Книга Василиса Опасная. Воздушный наряд пери, страница 53 – Ната Лакомка

– Я сам провожу, – вызвался Быков, но ректор резко обернулся к нему, будто впервые заметил.

– Козлова и Царёв, – повторил он. – А вы что делали на репетиции? Решили поучаствовать в самодеятельности вместе со студентами?

– Нет, что вы, – Быков хохотнул, но под взглядом ректора заметно смутился и кашлянул в кулак.

Он явно не собирался меня выдавать, но Кош Невмертич смотрел всё холоднее, и я произнесла с вызовом:

– Это я пригласила Ивана Родионовича. Посмотреть номер. Запрещено?

Ректор перевел взгляд на меня, и казалось, с трудом сдержался, чтобы сразу же не объяснить, что в «Иве» разрешено, а что запрещено.

– Идите в медчасть, – сказал он раздельно. – Ужин вам принесут.

– Я принесу, – Царёв потянул меня за рукав, но я вырвалась и, не глядя ни на кого, пошла вон со сцены.

Невозможно было поверить, что из-за пустякового пореза на ладони меня заперли в медчасти на две недели.

Две недели!..

Я рвалась найти виновного, который ударил моим приёмом Анчуткина и Царёва, хотела серьезно поговорить с Вольпиной (возможно, поддать ей – тайком, без свидетелей), а приходилось сидеть в больничной палате, принимать какие-то витамины, терпеть ненужную перевязку два раза в день (ну да, два шва мне всё-таки наложили), и… изнывать от безделья.

Ещё мне хотелось поговорить с Анчуткиным и объяснить, что я ни при чём в происшествии у доски объявлений, но он не приходил меня навестить. Зато приходил Царёв – каждый день, дотошно рассказывая, что мы прошли, забирая у меня тетради с домашним заданием и пытаясь развеселить меня – как правило, какими-нибудь совершенно не смешными шутками.

Я спрашивала про Анчуткина, но Царёв всегда отвечал уклончиво – ходит на занятия, как обычно, ни с кем не общается, только с Вольпиной.

С Вольпиной!.. Я чуть не застонала от отчаяния. Ну и лопух Борька! Точно – лопух!.. Вставил линзы, а видеть лучше не стал! Я просто обязана ещё раз его предупредить, разложить всё по полочкам, если он сам не может сплюсовать два и два.

На пятый день заточения я догадалась написать Борьке записку – она получилась большой, на два тетрадных листа, и попросила Царёва передать её. Царёв покрутил в руке листы, свёрнутые трубочкой, и положил их на тумбочку перед моей кроватью.

– Лучше не надо, – сказал он сдержанно.

– Почему это? – удивилась я и сразу же разозлилась: – Не хочешь – так и скажи! Я попрошу кого-нибудь другого. Мы с Борькой – друзья, я должна этого идиота убедить…

– Не надо, – повторил Царёв, и в голосе были такие же стальные нотки, как в голосе ректора.

Я замолчала, соображая, а потом потребовала:

– А ну, рассказывай. Чего я не знаю?

Царёв отмалчивался долго, но когда я пригрозила, что если он не заговорит – точно сбегу из лазарета, раскололся.

– Отец объявил внеочередное собрание попечительского совета, – рассказал он, упорно глядя в пол, а не на меня. – Поставил на голосование вопрос – не лучше ли изолировать тебя от остальных студентов…

– В Особую тюрьму, что ли?! – воскликнула я.

– Нет-нет, – торопливо заверил он меня, – просто убрать из «Ивы», – помялся и закончил: – Отец сказал, что пусть ты и супер, но отрабатывать боевые приёмы на студентах – это слишком. Только Кош Невмертич сказал, что твоей вины здесь нет, и ты сама пострадала, а Морелли сказала, что у особей с высоким уровнем бывают неконтролируемые всплески волшебных сил и изоляция здесь не поможет, необходимы коллективные усилия педагогов и вращение особи в среде себе подобных.

– Морелли? – переспросила я озадаченно. – Марина Морелли приходила на совет попечителей? Да кто её туда пустил?

– Кош Невмертич привёл. Она ведь один из лучших специалистов по воспитанию особей с высоким процентом волшебства. У нее даже опыт работы с особью в девяносто девять процентов был.

Некоторое время я переваривала информацию, а потом подозрительно спросила:

– А ты откуда это всё знаешь?

– Нас с Анчуткиным и Вольпиной вызывали. Заслушивали.

– И что вы там наговорили? – заволновалась я.

– Анчуткин сказал, что ничего не помнит – его, мол, так ударило, что до сих пор в голове звенит. Я тоже хотел так сказать…

– Но не сказал?

– Кош Невмертич попросил не врать. Потому что могли магическое внушение применить, чтобы проверить – говорим ли правду.

– И что? Проверяли?!

– Анчуткина проверяли, – кивнул Царёв. – Правда, не врал – ничего не помнит.

– А Вольпина? – я как выплюнула её фамилию.

Ванечка понурился и покраснел, как помидор, и сразу всё стало ясно.

– Значит, её точно магией не проверяли, – свирепо сказала я. – Вот поганка!

– Поэтому ты пока тихо посиди, – попросил Царёв. – По тебе ещё ничего не решили, Кош Невмертич сказал, что тебе лучше оставаться здесь. Ты же здесь по уважительной причине.

– Он тебе сказал? – делано изумилась я. – А мне почему не сказал? Не судьба?

Но Царёв прикинулся, что ничего не услышал и начал, как всегда, расспрашивать о здоровье:

– Как рука, швы сняли?

– Нормально, сняли, – я даже вспоминать не хотела про свою руку. Разве это сейчас важно?! Теперь я окончательно уверилась, что Кариночка решила прикопать меня и камешек сверху положить, чтобы не вылезла. Но зачем? Что такого я ей сделала, за что надо мстить? Если за этим стоит Марина Морелли, то почему она высказалась на попечительском совете в мою пользу? Надеется, что я проникнусь и переведусь к ней в «ПриМу»? Ага, прямо полетела.

– Ладно, поздно уже, – Царёв поднялся, приглаживая волосы. – Завтра приду. Учи историю магии, Облачар грозился в начале следующего месяца тестами вдарить. Двенадцать вариантов, по всему курсу.

– Да, – отозвалась я машинально, думая о своём.

Значит, ректор решил спрятать меня. Если на собрание таскали студентов, то меня точно привели бы. Ну, привели, я бы рассказала всё, как есть, если бы мне не поверили, то пусть магией проверяют – вру или нет. Ах, блин! На жар-птицу магия не подействует! Просто вилка какая-то! Куда ни повернись – всё равно тыкнут!

– До завтра, – сказал Царёв, наклонился и вдруг поцеловал меня.

Поцеловал в щёку – у нас многие такое практиковали, но я не любила облизываться по любому поводу, и шарахнулась от Царёва, чуть не слетев с койки.

– Ты чего это? – спросила я грозно.

– До завтра, – повторил он, как будто не заметив моей реакции, и вышел из палаты.

Я вытерла щёку тыльной стороной ладони, злясь то ли на Царёва, который лезет, куда не просили, то ли на себя, что повела себя, как девочка-первоклассница. Подумаешь, в щёчку поцеловал! Вот ректор… Повалившись на подушку, я размечталась. Взял бы и пришёл. Навестил, рассказал, зачем позвал Морелли. Но не пришёл ведь ни разу! И свою бывшую притащил на собрание. И новогодний бал решил у неё отмечать. Может, хочет с ней помириться?