Онлайн книга «Счастливая жизнь Веры Тапкиной»
|
Присаживался напротив и начинал рассказывать, как прошел день. Тёпа слушала его очень внимательно, не пропускала ни единого слова. Комментировала, давала советы, высказывала свое мнение. Иногда он просил у сестры совета. И снова, в который раз, удивлялся ее житейской мудрости и здравому смыслу. А однажды рассказал ей про Надю. – Она хорошая! – уверенно резюмировала Тёпа. – Думаю, мы с ней станем большими друзьями! Нет, я уверена: она – замечательная! Потому что мой прекрасный брат мог полюбить только самую лучшую! И тут Алексей неожиданно для себя растерялся, и от неловкости только пожал плечами. Тот разговор у метро потряс Алексея до глубины души. Горящие глаза Надежды, ее перекошенный рот, сведенные брови словно фотография запечатлелись в его памяти. – Рассказать? – полушепотом кричала она. – Все тебе рассказать или не все? Может, пожалеть тебя, бедного? – Тихого московского мальчика. Маменькиного сыночка. Благополучного, удачливого, хорошо одетого и накормленного… Алексей слушал молча, с опущенными глазами. – Ну тогда слушай! Внимай! – выкрикнула она. Говорила Надя минут десять без перерыва. Говорила быстро и страстно, выплескивая свой гнев и обиду – на жизнь, на судьбу. На родителей. Говорила, что не чаяла вырваться из своего поселка, из глухомани, из вечного холода и страшной тоски. Говорила, что отец сильно пил, а мать боялась его как огня и все терпела, терпела… Пока от сердца не умерла – совсем молодой, в сорок лет. «Забитая дура», – вдруг тихо, после небольшой паузы заключила Надя. Рассказала, как ходила с утра в школу – по обледеневшей дороге, скользя и падая, разбивая колени, в глухой темноте деревенского, хмурого, стылого утра. Как холодно было в бревенчатой школе, когда среди дня приходилось подтапливать печь – по очереди, по дежурству. И как больше всего на свете ей хотелось вырваться из этого ада, из этой нищеты и убогости. Вот поэтому она и поставила цель – уехать! Уехать и никогда больше не возвращаться! Никогда! Забыть все это как страшный сон! – А в городе приходится жить на одну стипендию, между прочим! – уже не так горячо продолжала Надя. – Ты знаешь, что это значит – прожить месяц на сорок рублей? Нет, ты ответь! – требовала она. – Пропитаться, кое-как одеться – пусть не модно, но хотя бы так, чтобы было тепло и сухо! Понимаешь, тепло? И чтобы сапоги не протекали! Купить учебники – не все есть в библиотеке. Колготки, косметика – ты понимаешь?.. Я жить хочу, понимаешь? Жить! Я ведь еще не жила… Алексей, не поднимая глаз, молча кивал. Наконец Надежда замолчала и презрительно выдохнула: – Ну да! Понимаешь!.. Да что ты можешь понять? Ты ведь благополучный, счастливый! И папа у тебя есть, и мама! И квартира на Чистых прудах! Наверное, и машина у вас имеется? Он кивнул: – Да, имеется… Сказал, как извинился. Надя криво усмехнулась: – Ну да, разумеется. И дача, поди, есть? – И дача. – Алексей тяжело вздохнул. – Вот только… Он замолчал, передумав рассказывать об их семейной беде. Надя махнула рукой – пренебрежительно, высокомерно: – Ладно, живи… И она быстрыми шагами пошла прочь. Потом резко обернулась и жестко бросила: – И перестань ходить за мной! И пялиться перестань! И жалеть меня не надо! С вызовом вскинув голову, Надя поспешила к метро. Дней через пять, в случайном разговоре с приятелем, он услышал, что Надя сделала аборт. Он вздрогнул, почувствовал, как кровь отлила от лица, и хрипло переспросил: – Аборт? Надя? А тебе откуда известно? Дружок хохотнул: – Да это всем известно! Ты что, не слышал? С осложнениями какими-то… Чуть коньки не отбросила! Надеялась, наверное, что папаша ребеночка вдруг одумается и под венец позовет! Вот и дотянула, дурища!.. – А кто… папаша? – осторожно спросил Алексей. Приятель пожал плечами: – Да точно не знаю… Говорят, какой-то хрен с пятого курса. Красавчик какой-то, богатый чувак. И чей-то наглый сынок… – А… – приятель прищурил глаза и внимательно посмотрел на Алексея, – ты и вправду Надькой интересуешься? В смысле, на полном серьезе? Алексей покраснел, замялся: – Ну… одногруппница все-таки… Живой человек. Не подойдешь ведь и не спросишь… Неудобно как-то. А вижу, что с ней что-то не так… Приятель снова хохотнул: – Ага, неудобно! Да весь институт знает, по какому поводу Надька в больничке была! Ты один у нас непросвещенный! Дома было невесело: у Тёпы обнаружилась аллергия на шерсть, и «бизнес» пришлось прекратить. Кто был искренне рад, так это отец. Говорил, что надоело ему не спать по ночам и думать, что их «заметут». «Теперь вздохнем спокойно!» – радостно заключил он, потирая руки. А как было жить? Как?! Две инвалидные пенсии – жалкие крохи, даже для скромного, почти нищенского существования. А курорты для Тёпы? А массажисты, врачи? Наконец, новое кресло-каталка? Страдала Тёпа, считая, что по ее вине все «накрылось». Страдала и сходила с ума мать, не спал по ночам Алексей. А к лету, сдав сессию, объявил, что уезжает на шабашку – строить коровники в Нижегородской области. Шабашку предложил дворовый приятель, дружок детских лет. Рвануть решили в июле. А перед отъездом Алексей увидел Надю. Она уже почти пришла в себя, чуть поправилась, порозовела и снова стала звонко смеяться. Алексей подошел к ней проститься перед каникулами и невзначай сказал, что едет на стройку – про коровники говорить было неловко. – А повариха вам не нужна? – подколола его Надя. – А то я с радостью! – Ты это… Серьезно? – смутился Алексей. Надя вздохнула: – Ну и дурачок ты, Сосновский! Принял всерьез!.. Нет уж, я лучше на море! В Сочи рвану. Ну, или в Гагры. Говорят, там неплохо. Весело! Стоявшая рядом подружка, Миронова, посмотрела на Надю строго и осуждающе: – Не навеселилась, Надежда? Требуешь продолжения? Да и деньги… Откуда? Надя покраснела и, махнув рукой, быстро вышла из аудитории. Закинули их в глухое село. В пяти километрах от села располагался совхоз. Коровник надлежало построить именно там. Расселили по домам – точнее, по домикам. Домики в деревне были старые, довольно ветхие, некрашеные, с коричневыми от ржавчины крышами. В селе оставались старики и публика после сорока: женщины работали на ферме, а мужики – кто как устроится. Мужиков было мало, да и те в основном были пьющие и никудышные. Молодежь разлеталась по городам – делать в селе нечего, да и скука была невероятная. Старый клуб заброшен, со стен свисали клочья облупившейся штукатурки. Внутри сыро, деревянные полы прогнили, из окон дуло. Кинофильмы старые, шестидесятых годов, привозили по большим праздникам – перед ноябрьскими и майскими. |