Книга Джек, который построил дом, страница 64 – Елена Катишонок

Эти двое, вернувшись из теплых краев и горячих объятий родных, встретились с единственным желанием – не расставаться больше никогда, ни на день. Или… на день-два, потому что родители немолоды, живут далеко; но ведь можно ездить вместе?..

Нет, я тебя к матери не повезу, подумал Ян; заклюет.

Однако Сан-Армандо остался далеко позади, можно не думать о следующей поездке, тем более что работа ждала обоих. Юля привезла исписанные экономным стариковским почерком страницы для книги Стэна. Вернулся Антошка – зимние каникулы кончились. Он увлекся Стругацкими; Ян исправил ошибку в программном коде; Юля боязливо осваивала подаренный компьютер – словом, жизнь, безмерно счастливая и потому скучная для описания, текла дальше.

«Текла» не совсем правильное слово: счастливая жизнь летит, стремительно летит, и замедлить ее может только горе.

…В августе умер Стэн. Уснул, не подозревая, что проснуться не суждено. Станислав Важинский закончил свой длинный земной путь и сумел рассказать о нем, хотя книги не дождался.

На похороны полетели вдвоем. Старик оставил лаконичное распоряжение: кремация. К его смерти никто не был готов – его долгая и насыщенная жизнь, казалось, ей была не подвластна. «И ведь никогда не жаловался», – повторяла Нина. Георгий, поддерживая под руку жену, тихо бормотал: «Стрыйку… стрыйку…» Как и при первой встрече со Стэном, Юле слышалось: струйка. Струйка пепла. Семье – кроме них, у старика никого не было – выдали в крематории коробку с пеплом.

– И… что с этим делать?

Родители растерянно смотрели на коробку. Мать поняла бы традиционную могилу – своего рода клумбу, на которую можно высадить цветы, придать упокойный уют, ухаживать за ней и, вернувшись с кладбища, ставить в угол грабли.

Юля знала, чего бы хотел Стэн. Он рассказывал, как ездил в Канаду на открытие символического памятника жертвам Катыни, далекой от Канады, хотя для памяти нет границ и нет расстояний. Ни в России, ни в Польше памятника не будет.

Он знал, о чем говорил, – в Варшаве в восемьдесят первом году поставили памятник: серый гранитный крест, высеченные на камне названия лагерей, из которых никто не вернулся, надпись «KATYŃ». Огромная толпа слушала «Слово о Катыни», люди держали венки, на ленты капали слезы. Когда на следующий день опять понесли цветы к символической могиле, памятника не нашли. За одну ночь бесследно исчезли почти четырехметровый крест, столбы с надписями, надгробная плита.

Другая Польша, другая Варшава. «Там никогда не позволят монумент, – горько повторял он. – Это памятник моим товарищам, я должен был остаться с ними в лагере. Всех отправили в Катынь, а из Катыни пути не было».

Юля бережно взяла коробку.

– Мы с Яном отвезем в Канаду. Развеем у памятника.

Поездку наметили на начало ноября, вместе с Антошкой.

Пятого, в пятницу, позвонил Яков, скороговоркой выпалил: «Я купил мамашке билет, она собралась к тебе».

– Когда?!

– Завтра.

– Зачем, Яша?

– Не знаю. – Дядька был растерян или темнил. – Сам с ней говори. Соскучилась, эт-т-т…

Мать пресекла все вопросы фразой: «Хочу поздравить тебя с днем рождения». Говорила необычно тихим, кротким голосом, и Ян испугался. Заболела? Что-то с Яшей?..

Юлька не удивилась: естественно, соскучилась, не видя сына так долго. Представила жизнь без Антошки три четверти года и поежилась. Но почему так внезапно, не предупреждая, ведь Ян звонит ей каждый день?

Она приготовилась увидеть измученную тревогой женщину, которая бросится в объятия сына. Главное – не мешать их встрече, не смущать. Ехать в аэропорт не хотелось. Ян уговорил: «Познакомишься».

С трапа сошла полная пожилая блондинка и спокойно направилась к зданию аэропорта. Ян подался вперед, Юля смотрела, как она приближалась: массивная, несокрушимая фигура твердо ступала тупоносыми туфлями по тротуару, властно раздвинула плечом очередь к такси, и крутые золотистые завитки волос подрагивали в такт уверенной поступи.

Первое впечатление – несокрушимость – осталось навсегда.

Что еще? Осталось – и тоже навсегда – несколько фраз, адресованных Юле.

– Вы, конечно, предпочитаете «Шанель»?

Это было сказано в парфюмерном отделе универмага. Выслушав ответ: «Я не пользуюсь косметикой», Ада снисходительно улыбнулась: «Женщины нашего возраста должны краситься».

Пощечина была сильной.

Юлька мысленно поблагодарила бывшую свекровь за школу бескровной войны и, не отходя от витрины, подарила свекрови де-факто набор косметики.

– Мне? – красиво застеснялась Ада. – Но мне молодиться не надо.

Подарок, однако, приняла со снисходительным «спасибо, конечно».

– Почему вы так коротко стрижетесь? Женщина должна украшать себя волосами! – это была еще одна мудрость.

– Это с вами мальчик? – рассеянно спросила Ада у входа в ресторан. Ян в это время парковал машину.

– С нами, с нами, – усмехнулась Юлька.

Переигрывает. А все равно скверно. Не стрелы из колчана, не пулеметная очередь – яд малыми дозами, чтобы накапливался в печени. По сравнению с Адой бывшая свекровь была просто ручным кроликом.

Ни разу она не назвала Антошку по имени. Как и Юлю; разговаривая, чего нельзя было избежать, имени не произносила.

Пару раз Юля ловила недоуменный взгляд сына. Пожала плечами – мол, сама не понимаю. У нее не было никаких иллюзий. Укротить Аду невозможно; эдак и вправду превратишься в женщину нашего возраста; спасибо, что далеко живет.

…Она пробыла две недели темного, промозглого, давящего ноября. Что давило сильнее, погода или Ада, Юля не знала, как не знала и силилась понять, отчего Ян в присутствии матери так напряжен и несвободен.

Ада вздыхала:

– Музеи… консерватория… культурная жизнь! – И прибавляла: – Но как холодно!

Рядом с ней всем было холодно.

– Мать, я не могу поменять погоду. Вернешься – согреешься, – раздражался Ян.

…Что еще сохранилось от визита? Первые минуты:

– Познакомься, мать. Это Юля.

Рукопожатия не состоялось – Ада была озабочена чемоданом.

– Он черный такой, ты должен знать; где тут у вас багаж получают?

У Яна горело лицо от стыда. Чемодан нашелся, разумеется, ритуал знакомства завершился не начавшись; очень приятно.

Все Адины фразы, составившие Юлькин «золотой фонд», были произнесены так, что Ян их не слышал: уходил курить, или ставил машину, или говорил по телефону. К ним добавилась еще одна, брошенная где-то между чемоданной суетой и днем отъезда:

– Мой сын всегда показывал мне своих девушек.

Меня не показывали, а знакомили.