Книга Ранее известная как Америка, страница 63 – Рид Кинг

Потому что этот парень повернулся и уставился прямо на меня.

Могу поклясться, его глаза были в три раза больше нормального размера, и они были черными, совсем как у Билли Лу Роупса, а еще – мутными и липко-черными, черными, словно наползающие друг на друга тени. Глядя в его глаза, я чувствовал себя так, словно проснулся посреди ночи, смертельно слабый и больной, и понял, что я последний человек на Земле.

На секунду он замер, и мы тоже замерли.

– Ты иди, иди, – сказала ему Берни. Ее голос был спокоен. – Тебе здесь не рады.

Он не двигался. Он просто продолжал смотреть на нас тем же бесчувственным взглядом, как будто внутри него не осталось ничего человеческого.

– Иди, – снова сказала Берни, уже чуть громче, делая жест пистолетом. – Мы не хотим никаких проблем.

От его щиколоток до бедер прокатилась какая-то судорога: он изогнул назад свою спину, сомкнул воедино плечи, вытянул вперед голову на тонкой шее, разомкнул челюсти и исторг самый ужасный в мире крик.

А затем бросился на нас. Руки кверху, пальцы скрючены. Казалось, он собирался разорвать нас голыми руками, высосать наши глазные яблоки и вылизать содержимое наших черепных коробок.

Первый и единственный выстрел Берни угодил ему прямо меж глаз. Пулевое отверстие было очень аккуратным, как будто она нарисовала его маркером у него на лбу. Он стал недвижим. По его лбу и носу побежала тонкая, как лезвие бритвы, струйка крови. Он упал на землю, не издав ни звука.

– Иисусе. – Мне хотелось плакать. Они были совсем как зомби – зомби, которые просто ждут сигнала, чтобы отправиться в атаку. – Что же будет, когда они насытят свою жажду крови? Господь милосердный.

– Как странно, – заметила Рамми. – Я никогда не видела, чтобы люди двигались так быстро.

– Дикие псы. – Берни опустила пистолет. – По крайней мере, этот был сам по себе. Иногда они путешествуют стаями. Ничего не могу с ними поделать, приходится запирать двери и молиться.

Почти сразу же появился рой насекомых, каждое из которых было размером с кулак, и все они жаждали разорвать труп Попрыгунчика на части. В двух домах от нас высыпали на крыльцо, освещенное синим светом фонаря, какие-то дети попытались швырять в него пустыми бутылками и пластиковыми крышками.

– Может, нам позвонить кому-нибудь, чтобы его забрали? – спросил я.

Она повернулась и уставилась на меня.

– А зачем?

Я сглотнул, ощутив во рту мерзкий привкус.

– Ну нельзя же… нельзя же просто оставить его там гнить.

Она вздохнула.

– Рано или поздно за ним придут сборщики тел. Они всегда приходят, – сказала она. – В этом мире, пацан, есть три вещи, на которые всегда можно рассчитывать. Это смерть, налоги и что кто-то захочет срубить бабла на твоем чертовом трупе.

Мы уехали в ту же ночь. На запад шел грузовой поезд, который должен был доставить всех нас в Халлоран-Чьянг (наверное, если начнется война, последний поезд отправится на запад ой как не скоро), и нам пришлось поторопиться, чтобы успеть на него попасть.

К счастью и несмотря на весь трындеж Техаса о прогрессе и экономике, электричество здесь было нормировано, как и везде. Почти все дома были погружены во мрак, за исключением нескольких жилищ, в которых по старинке горели свечи или переносные светильники.

Грузовой поезд был огромен: сорок или пятьдесят вагонов, покрытых грязью и граффити, были собраны вместе в одном составе. Мы выменяли себе отдельный служебный вагон, к которому прилагались не одна, а целых две подушки, куча тканых одеял, которые были нам не особенно нужны, и блестящее пластиковое ведро, чтобы не пришлось раздвигать наши булочки над рельсами, когда захочется посрать. Мы с Малышом Тимом прикрепили пурины к крючкам, специально привинченным к стенкам: поток нагнетаемого кислорода помогал быстрее отделить мочу, ведь вскоре нам понадобится каждая капля, которую мы только сможем получить.

– Если тебе кажется, что Техас велик, что же будет, когда ты окажешься в Пыльном Котле, где нет ничего, кроме адской жары и песчаных бурь на многие дни, куда бы ты ни направился, – сказал Тим. – Мы родились в воде, и к воде мы идем. Скажу тебе прямо: ехать туда, куда мы едем, противоестественно.

– Так зачем же мы вообще отправились на запад? – спросил я.

Следует признать, что аферисты усиленно боролись за свои маршруты, и им приходилось продолжать за них бороться – между ними всегда была конкурентная борьба, всегда была свежая кровь, что ждала своего часа. Но я не мог поверить, что кто-то на побережье с нетерпением ждал появления Малыша Тима с пустой банкой из-под Готовых бобов™. С тех пор, как я его встретил, я ни разу не видел, чтобы он продал хоть какую-то хрень.

– Говорю тебе, – ответил он, – у меня есть наводка, где можно поймать большой улов.

– Ты имеешь в виду банк семян? – Я вздохнул. – Ты же знаешь, что его не существует, верно? Ты же знаешь, что все это лишь пустые разговоры?

Малыш Тим только покачал головой и улыбнулся.

– Нужно верить, Траки. Иначе какой смысл вообще что-то делать?

– Ты мне скажи, – ответил я. – Ты же у нас гений. – Конечно, это был удар ниже пояса, но пытаться говорить с ним было все равно что пытаться найти золото в жопе у светлячка ^[111].

Поезд тащился мимо ночлежек, заброшенных после распада США или расселенных по огромным тюрьмам Сан-Антонио, в которых содержалась в заключении четверть населения Техаса. Мы ехали вдоль трущоб, растянувшихся на мили и примыкавших к каждому тюремному городку общего или строгого режима, где в барах для стрелков девушки на высоких каблуках и в ковбойских шляпах занимались сводничеством, где каждый терминал оплаты был облеплен знаками, запрещающими андроидам пользоваться зарядными станциями и местами общего пользования, а заборы из колючей проволоки отбрасывали лунный свет на средства их устрашения. Дорога, пролегающая через пустыню, указывала путь к одному из охотничьих угодий, где преступники гибли от рук вооруженных богачей.