Книга Виражи судьбы, или Встреча в Америке, страница 33 – Лариса Уварова

Я не стала заказывать второй разговор. Телефонистки, увидев, что я, не поговорив, выхожу из кабины, проводили меня удивленными взглядами.

Вернувшись домой с работы, я достала из чемодана небольшой сверток. В нем лежала фотография Кости, еще несколько снимков — мы вместе, его открытка к Восьмому марта и несколько других мелочей. На пальце у меня все еще было кольцо, которое он мне подарил. Я посмотрела на него. Кажется, пора попрощаться с Костей; у него будет своя жизнь, у меня своя. Я взялась за кольцо, чтобы снять, но почему-то передумала и положила сверток на место, в чемодан. Пусть лежит там, это ведь всего лишь вещи, не более того. Я не стану от них избавляться, со временем они сами перестанут иметь для меня значение.

Можно было бы, конечно, порвать открытку, взять ножницы и разрезать фотографии, «отрезав» себя от Кости, но вряд ли это поможет мне все забыть, так что стоит ли так стараться уничтожить то немногое, что осталось в память о нем?

Я так и не рассказала об этом Лене, а вечером, заглянув в почтовый ящик, обнаружила письмо, подписанное уже знакомым почерком с высоко перечеркнутым «t».

* * *

Прошел месяц. За первым моим письмом к Стэнли последовало второе, третье. И Стэнли не ленился мне отвечать. Он написал, что дела фирмы пока удерживают его в Нью-Йорке, но что он приедет, как только сможет, а пока будет писать и звонить.

Мы писали друг другу обо всем и ни о чем одновременно. Я рассказывала о себе, о своей учебе в университете, о друзьях, о Лене в особенности, о том, как я живу. Он писал о своей фирме, о доме и, по моей просьбе, об Америке, о которой я знала только то, что знает обычно любой из россиян, черпая информацию из выпусков новостей и из фильмов. Письма с каждым разом становились все длиннее и доверительнее, но о любви ни Стэнли, ни я не говорили ни слова, будто условившись между собой.

Только об одном я не рассказывала: о своей разбившейся любви. Нет, я не хотела ему лгать, написала о нашем разрыве с Костей, но лишь в общих чертах. Может быть, это звучит странно, но воспоминания о первой настоящей любви мне хотелось бы сохранить, не деля их ни с кем. Пусть это будет моим сокровищем. Когда-нибудь, возможно, я поведаю Стэнли обо всем, хотя Лена говорит, что этого делать не стоит: не любят, мол, мужчины, когда женщины рассказывают им о своих прежних связях. Звучит-то как: «прежние связи». Бр-р-р! Но я ничего не писала Стэнли потому, что то, что произошло со мной, еще было слишком свежо в памяти, слишком больно.

А Стэнли заставлял забыть обо всем и подумать о будущем, которое может стать для меня безоблачным, захоти я этого. Он очень нравился мне. Получая очередное письмо, я чувствовала какой-то особенный прилив тепла, но это нельзя было назвать любовью. Просто я знала, что в Нью-Йорке живет человек, которому я нужна и который нужен мне, что у нас есть много общего. Но любовь? Нет, ее не было. Я ни разу больше не пережила того, что у меня было с Костей, и даже радовалась этому. Может быть, то, что я испытываю к Стэнли, со временем можно будет назвать зрелой любовью? Нет взрыва страстей, накала эмоций, но есть спокойное ровное чувство. Именно этого мне и хотелось.

Кстати, в одном из первых писем ко мне Стэнли одобрил, что я не прибегла к возможностям того самого «Фотошопа», которым меня так стращала Лена, и добавил, что и он сам счел бы нечестным воспользоваться им в данной ситуации.

Я показала это письмо Лене, и подруга почти совсем успокоилась. Окончательно успокоиться, по ее словам, она должна будет только тогда, когда увидит этого Стэнли лично и посмотрит ему прямо в глаза. Уж по ним-то она все прочтет!

К слову сказать, Лена на свидания больше не ходила, из чего я сделала безошибочный вывод, что подруга просто хотела подтолкнуть меня к тому, чтобы я изменила свою жизнь в лучшую сторону. Я не обижалась на нее за этот обман — в нем был свой смысл, я это понимала.

А потом я услышала его голос. Он позвонил прямо из Нью-Йорка и, смешно называя меня «Катьей», а город, в котором я сейчас живу, «Ёршофф», сказал — разговор шел, разумеется, по-английски, к досаде Лены, которая знала не более трех слов на языке Шекспира — сказал, что вскоре приедет специально для того, чтобы познакомиться со мной.

Голос у него был очень красивый. Это я разобрала, несмотря на неизбежные помехи в связи, от которых в трубке стоял такой треск, будто на АТС что-то жарили. Я даже почувствовала запах пригоревших котлет!

— Так, — протянула Лена, пристально взглянув на меня, — все сорвалось!

— Почему? — удивилась я.

— Ну, насколько я смогла разобрать, «ай лав ю» сказано не было, так что приходится признать, что как психолог я ни на что не гожусь.

Я не выдержала и рассмеялась.

— Ленка, да ты что? — еле выговорила я сквозь смех. — Какое еще может быть «ай лав ю»? Мы же друг друга в глаза не видели!

— Ну и что? — уперлась на своем Лена. — Вы же переписывались и обменялись фотографиями. Неужели этого недостаточно, чтобы понять, какие вы оба клевые люди и как здорово друг другу подходите?

Вот тогда я и начала что-то подозревать:

— Лена, — спросила я, изо всех сил стараясь сохранять серьезность, — как у тебя с английским?

— Прекрасно! — Ленка и глазом не моргнула. — Я знаю его так, как никто другой. Знаю «май нэйм из Лена», знаю «мэйд ин Раша», знаю…

— Тогда все понятно. Наш разговор со Стэнли оказался для тебя тайной за семью печатями.

— …знаю текст двух песен Брайана Адамса. Могу наизусть рассказать. Вот: «Плиз, фогив ми», — не унималась она, а потом все-таки не выдержала: — Ну ладно, колись, что он там тебе наговорил такого интересного.

Я сразу стала серьезной, живо представив себе, с какими приключениями иностранец из Нью-Йорка с кучей чемоданов будет добираться до нашей глубинки, и поделилась с подругой своими тревогами. К моему удивлению, она все это восприняла нормально:

— Не дрейфь, — сказала мне неунывающая Ленка. — Будет тебе квартирка для свиданий. А я пока у предков поживу, давно с ними не ругалась. Только сейчас поняла, как по этим ругачкам соскучилась.

Я почувствовала, что к щекам приливает кровь:

— Ленка, ну как тебе не стыдно? — заорала на нее я. — Какая еще квартирка для свиданий?

— А что? — самым невинным тоном осведомилась подруга. — Между вами ничего не будет, да?

— Да мы же едва знакомы, — чуть не плача, сказала я и даже не подумала о том, что наша первая встреча может быстро перерасти в интимную. А ведь Ленка права: судя по тому, что я знала об американцах из книг и фильмов, все они слишком раскрепощены и к сексу относятся, на мой взгляд, довольно легкомысленно. А я так не могу.

Словно прочитав эти мысли, Лена предупредила:

— Нет уж, я тут не останусь. Я, конечно, вмешиваюсь в личные жизни других, но не настолько же! Да ты не волнуйся, — добавила она. — Если бы он хотел только секса, незачем ему было бы ехать за этим в Россию, верно? Да еще и переписываться с тобой так долго. Нет, тут все гораздо серьезнее, это я тебе точно говорю.