Книга Юность, страница 121 – Карл Уве Кнаусгорд

На одном из уроков Андреа и Вивиан вручили мне диплом. Я победил в номинации «Самый сексуальный учитель в школе».

Я повесил диплом на стене в классе и сказал, что соперников у меня маловато.

Они рассмеялись.

Через несколько дней, когда солнце висело прямо посреди бездонно-голубого неба, я велел им выйти на улицу и описать все, что они увидят. Пойти можно куда угодно, написать что угодно, единственное условие — описать то, что они видят, так, чтобы текст получился не меньше, чем на две страницы.

Кто-то отправился в магазин, другие уселись на солнце возле школы. Я зашел за школу и закурил, глядя на футбольное поле, где снег почти совсем стаял, и на сверкающую воду фьорда. Подойдя к нескольким ученикам, я спросил, как продвигается работа. Прищурившись, они посмотрели на меня.

— Хорошо продвигается, — ответила Андреа.

— Вот идет Карл Уве, — медленно, словно диктуя сама себе, проговорила Вивиан, одновременно выводя ручкой в тетради буквы, — он очень сексуальный.

Андреа отвела взгляд.

— По крайней мере, Андреа так считает, — добавила Вивиан.

— Глупости несешь, — сказала Андреа.

Обе они посмотрели на меня и улыбнулись. Куртки они обвязали вокруг талии и сидели в одних футболках, с голыми руками.

Меня переполняли те же чувства, что и той весной, когда я сам учился в седьмом классе. Мы гонялись за девчонками, а схватив, задирали им футболку и трогали грудь. Девчонки вопили, но не особо громко, так, чтобы учителя не слышали.

Чувства переполняли те же, однако все остальное стало иным. Мне было не тринадцать, а восемнадцать, и я был не их одноклассником, а учителем. Моих чувств они не видели, и о том, что бурлит у меня внутри, не знали. Я, их молодой учитель, только улыбался.

— Ваши работы я хотел бы прочесть на уроке вслух, — сказал я, — поэтому советую подбирать слова с бо́льшим тщанием.

— Тщанием? — не поняла Вивиан. — Это что значит?

— Когда вернемся в школу, загляни в словарь, — посоветовал я.

— Вечно вы так, — сказала Андреа, — со своим словарем. Загляни в словарь да загляни! Чего бы вам просто не взять и не объяснить?

— Он и сам не знает, — съехидничала Вивиан.

— У вас еще пять минут, — сказал я, — и возвращайтесь.

Я направился к дверям, слыша, как они смеются, и сердце мое переполнилось теплом к ним, впрочем, не только к ним, а вообще ко всем деревенским школьникам и всем людям в мире.

Такой был день.

Спустя одиннадцать лет я сидел в кабинете в нашей первой квартире в Бергене и отвечал на мейлы, когда зазвонил телефон.

— Алло, это Карл Уве, — сказал я, сняв трубку.

— Привет, это Вивиан.

— Вивиан?

Едва она назвала свое имя, как внутри у меня все похолодело и почернело.

— Да. Вы меня помните? Вы у нас учителем были.

Никакой обиды в ее голосе я не услышал. Я вытер вспотевшую ладонь о штанину.

— Разумеется, помню! — сказал я. — Как ты поживаешь?

— Отлично! Мы сейчас тут вместе с Андреа сидим. Мы про вас в газете прочитали — вы в Тромсё собираетесь. Вот мы и подумали — может, встретимся?

— Конечно! — сказал я. — Было бы чудесно.

— Мы вашу книжку прочитали. Клевая!

— Тебе правда нравится?

— Ага! И Андреа тоже.

Чтобы задушить в зародыше всякое желание поговорить о сюжете книги, я спросил, чем они сейчас занимаются.

— Я в рыбоприемнике работаю. Ничего удивительного, да. А Андреа в Тромсё учится.

— Ясно, — сказал я. — Интересно будет с вами снова повидаться. Давай решим, во сколько и где?

Она предложила встретиться в кафе неподалеку от того места, где я должен был выступать, на несколько часов раньше. Я согласился — «ну, увидимся» — и положил трубку. Прошло несколько недель, я вошел в кафе и в дальнем углу увидел их. Заметив меня, они засмеялись и сказали, что я вообще не изменился. А вы изменились, сказал я, и так оно и было: хоть их лица и поведение остались прежними, девочки стали взрослыми, и двойственность, присущая им прежде, исчезла. Теперь ими всецело управляла женственность.

Я снял пальто, подошел к стойке и заказал кофе. Я нервничал: обе прочитали роман, а значит, узнали себя. Решив взять быка за рога, я уселся, закурил и спросил, прочли, значит, роман? Да, закивали обе. Я в нем не о вас пишу, хотя сходство, наверное, есть, сказал я. Еще какое, согласилась Андреа, но это ничего, так даже интереснее. Они рассказали обо всем, что за последние годы случилось в деревне, а событий произошло немало. Самым значительным стало дело о домогательствах в школе, виновных судили и приговорили к тюремному заключению, а жители деревни разделились на два лагеря. Большинство учителей по-прежнему работали. Вивиан дружила со своими сверстниками и рыбаками моего возраста. Андреа жила студенческой жизнью в Тромсё, а домой приезжала на каникулы и иногда на выходные.

Я разговаривал с ними так, словно им все еще было по тринадцать, как будто не мог сойти с накатанной колеи, а когда спустя час мы расстались, до меня дошло, как это было глупо, особенно по отношению к Андреа.

Они пришли и на мое выступление, и на обсуждение потом тоже остались, а в конце подошли и попрощались. Вместе со мной выступал Туре, и мы с ним и еще с парой человек весь вечер пили. Ночью я снова увидел Андреа — она стояла с каким-то парнем в очереди на такси, парень встал сзади, она, вытянув руки за спину, обнимала его, а он целовал ей шею и гладил грудь. Меня накрыло почти диким ощущением краха, я перешел на другую сторону улицы, и Андреа меня не заметила или сделала вид, будто не замечает, и я подумал, что разыграй я карты правильно — и сейчас она была бы моей. Но я был женат и в игре не участвовал, поэтому все ограничилось мыслью, которая мучила меня долгие месяцы, долгие годы: мне следовало хотя бы попытаться с этим покончить.

*

Через две недели после того как Видар заявился ночью к Нильсу Эрику и искал меня, начались пасхальные каникулы и я уехал домой, на юг.

Мама, встречавшая меня на причале в Лавике, казалась усталой, в том году на нее навалилось много работы, а когда она не работала, то ездила в Сёрбёвог ухаживать за своими родителями.

Днем мы болтали, она готовила еду, а я читал, лежа на диване. Несколько раз я сходил за продуктами в магазин в центре Фёрде. По вечерам мы смотрели телевизор.

Мама сказала, что Юн Улав тоже дома, я позвонил ему, и мы договорились встретиться в Фёрде на следующий день. Он вырос в Дале, в часе езды от мамы, и на дискотеке, куда мы пошли, было полно его знакомых. Я пил пиво и болтал с ним. Здесь, за пределами резервации, какой я начал постепенно считать Хофьорд, все воспринималось проще и легче. Я рассказал, что хочу подать документы в Хордаланнскую академию писательского мастерства. Он о такой ни разу не слышал, хотя она и находилась в Бергене, там же, где он учился. Но она совсем новая, в тот год у них был первый набор.