Книга Только он, страница 14 – Эльвира Смелик

– Покурить хочешь? – вынув изо рта сигарету и выдохнув в небо тонкую струйку дыма, заботливо поинтересовался он.

Алёна опешила от неожиданности.

– Чего это?

Белый усмехнулся, дёрнув одной бровью, но как-то приятно, по-доброму.

– Да, говорят, помогает. От нервов.

– От нервов? – на автомате повторила Алёна, озадаченно уставилась на Белого.

Между прочим, будто нарочно в противовес фамилии, внешне он был как раз чёрным. Не в смысле выходцем из Африки, хотя и довольно смуглым (но по-обычному смуглым, будто загорелым), а просто темноволосым. Жгучим брюнетом. И красивым. Кстати, к такой красоте тоже подходило определение жгучая, а ещё – томная, жаркая. Не парень, а сплошное лето.

Его правую бровь пересекал маленький шрам, и она казалась изломанной у внешнего края. Но это только добавляло Белому шарма, и его хотелось рассматривать: и шрам, и тёмную надломленную бровь, и точно так же надломленную вечной усмешкой линию рта. Он даже сигарету сжимал как-то по-особенному.

– Ну так что, Алёнка? Курить будешь?

Белый засунул руку в карман, видимо, полез за пачкой. Алёна замотала головой. Вообще-то она пытаясь развеять непонятное наваждение – и с чего она так выпялилась на него? – но Белый расценил это как отказ, руку из кармана доставать не стал, зато спросил:

– Тогда, может, выпить хочешь? Могу угостить. Правда не прямо здесь. Идти придётся.

– Куда идти?

Не то, чтобы Алёне было интересно. Точно так же на автомате вылетело. «Идти – куда?» – логично же. А соображалось у неё сейчас как-то не очень.

– Ну-у, – задумчиво протянул Белый, – можно ко мне домой.

Она опять чуть не повторила за ним: «Домой?» Просто вовремя спохватилась и удержалась, а то и без того уже выглядит тормознутой дурочкой. Или нет? Как раз наоборот. Далеко не дурочкой и не деточкой, раз Белого её компания устраивает, и он ей предлагает сначала покурить, потом выпить. И кто теперь скажет, что она ещё слишком маленькая и взрослые парни ею не интересуются?

Тогда, может, и правда – с ним. Хотя ни курить, ни пить совершенно не хотелось, но пойти-то можно. И не обязательно к нему домой, куда-нибудь. Просто погулять, поболтать. Ну и покурить тоже, если вдруг появится желание попробовать. А чего такого? Но тут прилетело откуда-то со стороны:

– Рус!

Белый глянул через Алёнино плечо, приветственно махнул рукой кому-то за её спиной – сама она не торопилась оборачиваться – неспешно отлип от гаражной стены.

– Ну извини, Алёнка. Видать, сегодня не судьба. Давай в другой раз.

Так ведь она ещё и не согласилась. Не мысли же он её прочитал?

А Белый отбросил сигарету, обогнув Алёну, зашагал, всё так же неспешно, расслабленно. Она проводила его взглядом, хмыкнула озадаченно, нахмурила брови, вспоминая, что недавно произошло и куда и зачем она шла, потом рванула домой.

Войдя в квартиру, сбросила сапоги, куртку вешать не стала, швырнула на тумбу под зеркалом, зашла в туалет, потом на кухню, потом к себе в комнату, упала на кровать, ткнулась лицом в подушку и сразу вспомнила, как там Лиля говорила про сопли, досадливо простонала, развернулась лицом к стене, уставилась на цветочки на обоях. Потом опять закрыла глаза, с прежним желанием превратиться в кого-то другого. К тому же, она почти не спала ночью. Хотя и сейчас вряд ли заснётся. Но будто в пику ей, очень даже быстро заснулось.

Вечером, когда уже родители вернулись с работы, позвонил Шарицкий. Чего он там хотел, Алёна так и не узнала, трубку взяла мама. Через несколько секунд после того, как умолкли нудные трели, она объявилась у дочери в комнате, сжимая в ладони радиотелефон, сообщила:

– Тебя Андрюша спрашивает.

Алёна презрительно скривилась.

– Скажи ему, что мне не о чем с ним разговаривать.

Мама удивлённо приподняла брови, предложила:

– Может, ты сама скажешь?

– Нет! – отрезала Алёна, но буквально через мгновение передумала: – Хотя – да. Давай. Сама. Чтобы он понял. А то ведь ты начнёшь по-хорошему, по-вежливому, а он не поймёт.

Мама опять приподняла брови, поджала губы, пробормотала:

– Ясно.

И вышла из комнаты. Алёна метнулась было за ней, чтобы догнать, отобрать трубку, но опять моментально передумала.

Дёргаться тут ещё из-за дурака Шарицкого, нервы тратить. Да и он, даже несмотря на прикрывающую микрофон мамину ладонь, наверняка всё слышал. А мама сейчас положит телефон и непременно припрётся выяснять, что же случилось. Или, не откладывая, начнёт выпытывать прямо у Андрюхи.

Но, если он обо всём расскажет маме, Алёна его… Алёна его… проклянёт. И больше никогда-никогда в жизни даже не посмотрит в его сторону, не то что заговорит с ним. Он просто перестанет для неё существовать. Всё! Нет больше в мире Андрюхи Шарицкого.

Дверь распахнулась.

– Алёнушка…

– Мам! – взвилась Алёна. – Да не называй ты меня этим дебильным именем.

– Господи! – мама всплеснула руками. – Да как же мне тебя тогда называть?

– Как угодно. Только не Алё-онушка.

– Ох, Алёнка, – встревоженно вздохнула мама. – Что с тобой происходит?

– Ничего, – насуплено выдала Алёна. – Всё, как обычно.

И в этом-то как раз весь ужас.

А на следующий день на первый урок в школу она нарочно явилась к самому звонку. Глядя прямо перед собой прошла от дверей до нужного прохода, двинулась по нему, подгоняемая в спину требовательной резкой трелью, мимо своего места к последней парте, к обычно пустующему стулу возле известной классной оторвы Снежанки Мухиной.

Снежа изумлённо вылупилась, но не возразила. А Шарицкий, конечно же, нарисовался рядом, не успел дозвенеть звонок на перемену.

– Алён.

Он, что, надеялся «утро вечера мудренее». За ночь Алёна перебесится, и теперь всё будет опять как прежде. Обиды забудутся – мир, дружба, жевачка. Ага, конечно!

– Отвали, недомерок. Сказала же. И больше никогда не подходи.

И он опять – посмотрел напряжённо и… отвалил. Взял и отвалил.

Ну и пусть катится! Раз реально такой придурок, раз не понимает, что не сбегать надо, а остаться, и сказать ещё раз «Алён» и что-нибудь другое, типа «Ну, ладно тебе, ну не дуйся, ну хочешь, убей» и признаться, что был не прав. Тогда бы она ещё немного повыделывалась для вида, чтобы он наконец почувствовал и осознал, насколько ей плохо. А потом бы она тоже сказала «Ну ладно, прощаю» и пересела бы назад к нему.

Но он ничего не понял, совсем ничего. А, значит, им точно не пути. Не нужен Алёне такой друг.

Это был единственный случай, когда они поссорились настолько серьёзно и потом долго-долго сторонились друг друга, не замечали, не общались, не заговаривали. И даже сейчас при воспоминаниях о нём становилось неудобно и стыдно.