Онлайн книга «Только он»
|
Они тоже в тягость, ещё как в тягость. Потому что ничуть не бескорыстны. Они стремятся, упёрто, целенаправленно стремятся забрать себе, захватить, привязать, вытребовать взамен то же самое – такое же обожание, такую же преданность, безоглядную, до самозабвения. Потому что они-то – со всей душой, со всей сущностью, не взирая на преграды. Так разве не совестно предлагать в ответ меньшее? Но Алёне-то – вообще предложить нечего. У Димы щека нервно дёрнулась. – Значит, папа прав? – произнёс он, запинаясь. – Это всего лишь представление. – Представление? – переспросила Алёна, не сразу разобравшись со смыслом. – А! Ну да! Так и есть. Назло ему. Дима криво улыбнулся, замотал головой: – Я не верю. – Ты просто пытаешься себя успокоить, – сухо пояснила Алёна. – Я не верю, – повторил он с нажимом. – А зря. Ну что ещё она могла сказать? А Дима сузил глаза, вдохнул судорожно, надвинулся. Алёна отступила ещё на шаг, почувствовала лопатками стену, прижалась к ней. Какое-то слишком знакомое ощущение. Ну нет, нет, нет. Только не второй раз подряд. Не надо с ней так. Не прокатит. Сейчас она трезвая, абсолютная трезвая, да и он – не тот. Совершенно не тот. Неужели реальность над нею куражится? А что? Забавно. Конечно, забавно. Алёна не выдержала, прыснула тоненьким нервным смешком. Диме в лицо. Но не специально же. А он отпрянул, глянул потрясённо, почти безумно. – Дим, извини, – спохватилась Алёна. – Я не нарочно. Не хотела смеяться. Господи! Да что она несёт? Добить его хочет? Он и так невменяемый. А Глеб прав, Глеб был прав, что беспокоился о нём, что не доверял именно ей. Ей ведь действительно нельзя доверять. У неё только портить хорошо получается – свою жизнь, чужие. Потому она и одна до сих пор. И надо обязательно объяснить этому мальчику, пусть скорей убегает отсюда. – Дим! Теперь он не просто отпрянул, шарахнулся, прочь, одарив пылающим ненавистью взглядом. Выскочил в прихожую, потом из квартиры. Дверью не хлопнул, та осталась нараспашку, и сразу комната наполнилась выстуживающим дыханием сквозняков. *** Пусто и гулко – в мыслях, в сердце. Само несло, вниз по лестнице, не замечая пролётов. Застыл перед подъездной дверью, толкнул – не открывается. Ругнулся, пнул, не сдерживаясь. Дверь дрогнула, ответила глухим грохотом, но всё равно не открылась. Ехидно подмигнул маленький зелёный огонёк чуть сбоку. Да блин же! Кнопку надо нажать. Дима вдавил её с силой, будто надеялся размазать по стене. Улица встретила порывом ветра. Дима попытался вдохнуть его, чтоб заполнить пустоту внутри себя хотя бы воздухом, но не получилось, словно мешало что-то, сдавливало грудь. Только сглотнул судорожно. И куда теперь? Куда? Не домой же. Там тоже тесно, тоже давят: потолок, стены, разговоры, наставительные и здравомыслящие. Дима пошарил по карманам, нашёл телефон, а в нём – номер. Ткнул в него, но сразу вспомнил: они же в ссоре. Не то, что совсем друг с другом не разговаривают, но Ксюха дуется показательно, опять корчит из себя недотрогу. Это после того дня, когда он смылся с английского, когда не отвечал на звонки, а под конец отбрил её резким сообщением. Вот и она может поступить точно так же, или просто – сбросит звонок. Но нет, ответила. – Ксюш, ты где сейчас? – Дома. – Ты можешь… – произнёс он, толком не представляя, что хочет. – Можешь… Умолк растерянно, так ничего и не придумав. Но она и не потребовала пояснений, спросила взволнованно: – Дима, что с тобой? Разве объяснишь? Не получится, не выговорится. Да и нафиг оно вообще сдалось? Мысль возникла, Дима озвучил её мгновенно: – Я к тебе иду. – Приходи, – подхватила Ксюша, без паузы, не раздумывая. – Прямо домой. – Добавила тише: – У меня никого. Родители на два дня уехали. Только завтра вечером вернутся. – Хорошо, – подтвердил он, не вникая в смысл услышанного. – Я сейчас. Я быстро. Не потому что она будет ждать. Потому что ему надо. А она ведь ждала, ждала, и не дома, на улице напротив подъезда. – Ты почему здесь-то? – Тебя жду. – А почему здесь? – Не знаю, – Ксюша смущённо пожала плечами. А ведь по глазам ясно, реально не знала. – Я думала… Да не важно, о чём она думала. Дима не дал ей договорить, обнял, притиснул к себе, может, даже крепче, чем следовало, зарылся лицом в мягкие волосы, и легче стало, действительно легче – и дышать, и мыслить, и чувствовать. – У тебя правда дома никого? Ксюша робко шевельнулась в его объятиях, прошептала: – Правда. – И до завтра не будет? – Не будет. – И… – Идём, – перебила Ксюша. Она вела его за руку: к подъезду, в дом, по лестнице. А когда отпирала квартиру, Дима опять обхватил её, прислонившись к спине, наощупь расстегнул молнию на куртке, запустил руку в манящее тепло, дотронулся до спрятанной под свитером груди. Ксюша вывернулась, торопливо проскользнула в приоткрытую дверь. Дима – следом Опять поймал, окончательно избавился от куртки, от её и от своей собственной. Теперь уже Ксюша обняла, плотно прижалась животом и бёдрами, чуть откинулась назад. Дима обхватил её лицо ладонями, наклонился, приник к губам. Они так и добрались до комнаты, не отрываясь друг от друга, почти непрерывно целуясь, неуклюже упали на кровать. Раздражаясь от отнимающей время обязательной возни с одеждой, так и не разделись до конца. Только потом – когда отпустил первый крышесносный неподдающийся контролю порыв, когда немного успокоились и остыли. Но всё равно им по-прежнему не хотелось отрываться. Ксюша приподнялась, коснулась губами Диминого подбородка, потом поцеловала нос, щёку, губы, заглянула в глаза. – Ты ведь не уйдёшь? Он лениво шевельнулся. Его ладонь легла на Ксюшино плечо, медленно заскользила вниз, замерла на бедре. – А ты как хочешь? – А разве непонятно? – Теперь она коснулась губами его уха, едва ощутимо прикусила мочку, потом чуть отстранилась и напомнила осторожно: – А твои родители… Ну да, конечно. Сейчас ещё рано, а позже мама непременно начнёт названивать, выясняя, где он и во сколько вернётся, а отец… Не важно. Дима поднялся, не одеваясь, протопал в прихожую, выудил из куртки телефон, потом вернулся, опустился на кровать рядом с Ксюшей, сидевшей под накинутым на плечи одеялом. Дима тоже чуть прикрылся свободным уголком. Почему-то звонить домой совершенно голым было немного стрёмно. |