Книга Кот Сократ выходит на орбиту. Записки котонавта, страница 41 – Михаил Самарский

Стоп! Мыши… Чуть не забыл о них, я же собирался их проведать ночью. Я выполз из-под ремня, выпорхнул в отверстие под потолком и помчался по станции в сторону лаборатории. Летать получалось гораздо быстрее, чем ходить пешком. Неожиданно вспомнились летучие мыши в подземелье. Вот и я превратился в летучего кота. Включите своё воображение и представьте на минутку меня, парящего по станции, как дельтаплан. Представили? Согласитесь, это забавно.

До нужного модуля я добрался быстро. А что толку с того? Мыши оказались заперты в клетке. Я даже лапу не мог просунуть, настолько были маленькими отверстия в решётке. Зацепившись за неё когтями, я уселся сверху на мышиный дом и принялся наблюдать за его жильцами. Увидев меня, они моментально оживились и, задрав головы, смотрели во все глаза, будто я инопланетянин.

– Ты кто такой? – запищала мышка.

Она встала на задние лапки, приблизилась к самому верху решётки, обнюхивая меня.

– В смысле, – не понял я и спросил: – Ты что, кота никогда не видела?

– Нет, – она мотнула головой и добавила: – Вообще-то я не она, а он.

– Прости, приятель, я не хотел тебя обидеть. Просто вы все похожи, как две капли воды, – заметил я.

Мышки и правда были одинаковые, словно сделанные под копирку. Я не сразу мог разобрать, кто из них кто.

– Это потому что мы все здесь родственники, – поведал он.

– А как тебя зовут? – полюбопытствовал я.

– Джон. А полное имя Джон Траволта, – гордо сообщил мышонок.

– Надо же, какое странное прозвище у тебя, – промолвил я.

Я заметил, он не сильно отличался от остальных грызунов. У всех глаза были карие, а у него – ярко-голубые.

– Меня так назвал тот мужчина-учёный, что приходит к нам каждый день. Между прочим, так зовут знаменитого актёра, – сказал он.

– А ты откуда знаешь? – спросил я.

– Это мне учёный рассказал. Кстати, его тоже зовут Джон. Он, когда приходит к нам, берёт меня на руки и спрашивает: «Как поживает наш великий актер?» – рассказал Траволта.

Говорю же, Джон ещё тот шутник. Это же надо такое имя дать мышонку. Вы бы со смеху упали, если бы увидели «великого актера» ростом с гулькин нос.

– А как тебя зовут? – спросил он.

– Сократ, – гордо ответил я, испытав невероятное удовольствие от произношения собственного имени. Как же давно меня так никто не называл. Так можно совсем кличку свою забыть.

– Ты тоже здесь живёшь? – поинтересовался Траволта.

– Да, – ответил я, – но это временно. Скоро полечу домой.

– А где твой дом? – присоединился к нашей беседе ещё один грызун.

– На Земле, – хмыкнул я.

– А что такое – Земля? – задал неожиданный вопрос другой мышонок.

– Ты разве не знаешь? – удивился я и недоуменно ответил: – Это планета такая, на ней живут люди, разные животные, рыбы, птицы.

Хм, они что, с Луны свалились, раз задают такие странные вопросы?

– Как интересно, – к разговору подключилась ещё одна мышь, – мы никогда нигде не были, кроме нашего дома. Люди иногда позволяют нам выйти на прогулку, правда, ненадолго. Мы очень плохо переносим невесомость.

При виде грызунов во мне всегда просыпался охотничий инстинкт. А тут вдруг стало невыносимо жалко их. Я крепко зажмурился, сердце защемило от нахлынувших эмоций. Никогда со мной такого не было. Может, это космос на меня так влияет? Всю жизнь прожить в клетке, даже врагу такого не пожелаешь. И, самое удивительное, они считают её своим домом. Что-то мне совсем перехотелось на них охотиться – бедные мышки. Лучше с голоду умереть, чем поднять лапу на несчастных крошечных животных.

– А что ещё интересного на твоей планете? – продолжал любопытствовать Джон Траволта.

– Много чего, – ответил я поникшим голосом. Настроение у меня совсем испортилось. Я грустно добавил: – Наша Земля очень красивая, лучше не найти в целой вселенной. На ней есть огромные моря и океаны, длинные реки и глубокие озёра, непроходимые леса и высоченные горы.

– Я даже не представляю, как всё это выглядит, – сказал Джон, – я всегда думал, что наша планета самая лучшая.

– Ваша – это какая? – не понял я.

– Вот эта, – голубоглазый мышонок обвёл глазами помещение и клетку.

– Это не планета, это модуль космической станции, – воскликнул я.

– Ну и что. Для нас это дом, мы другого не знаем, – хмыкнул он и добавил: – Мы здесь живём с самого рождения. Это наша родина.

После слов Траволты я совсем потух. Как же грустно осознавать, что мыши не знают другой жизни, они клетку считают домом, а лабораторный модуль космической станции своей планетой. Хотя ничего удивительного в этом нет. И почему я вдруг сразу записал их в несчастные, скорей всего, они себя таковыми не считают. Ведь понятие «родина» у каждого своё. Для меня это, прежде всего семья, дом, где я живу, моя любимая Белла, люди, которые меня окружают. Всё, что мне дорого, это и есть моя родина.

Вспомните кота Генриха в семье композитора Леонида Исаевича ^[13], он тоже кроме своего дома ничего не видел и при этом наслаждался своим существованием. Миллион раз убеждался, насколько всё относительно в нашей жизни. С грызунами мы ещё долго общались, они с интересом расспрашивали меня о жизни на Земле. Оказывается, имя было только у одного мышонка. У всех остальных на шее были ошейники, на которых написаны цифры.

Вы не поверите, что ещё я обнаружил в лабораторном модуле. Здесь стояла самая настоящая грядка с растениями. Когда я увидел её, то почувствовал, как у меня аж когти зачесались – так захотелось порыться в земле.

– Здесь люди проводят биологические эксперименты, выращивают салаты и зелень, – сообщил голубоглазый мышонок, заметив, как я подлетел к космическому огороду, – они даже нас угощают, очень вкусно.

И опять во мне взыграла совесть. Не смог я испортить орбитальный урожай. Верите, лапа не поднялась. Да что же это такое со мной творится? Больно сентиментальный я стал в космосе.

– Мне всегда было интересно, почему именно вас отбирают для научных экспериментов, а не других животных? – поинтересовался я у Траволты.

– Джон говорит, мы обладаем целым рядом особенностей, – рассказал грызун, – во-первых, мы маленькие и все можем жить в одной клетке; во-вторых мы млекопитающие и находимся в том же классе животных, что и человек; в-третьих, мы очень быстро размножаемся. Я помню, как люди проводили исследования ещё над нашими родителями. Ирина рассказывала, в нашу честь даже памятник поставили в каком-то Новосибирском академгородке.

– Да ладно, – усомнился я.

– Честное слово. Он так и называется: памятник лабораторной мыши. Таким образом люди выразили нам свою благодарность за наш незаменимый вклад в науку.