Книга Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2, страница 144 – Николай Дубровин

Как ни точны были, по-видимому, эти показания Аристова, но они противоречили с теми, которые были даны им в Нижнем Новгороде. Там он говорил, что посланный приезжал к самозванцу утром, а здесь показал, что это было в полдень. В Нижнем он скрыл нахождение свое в Казанской секретной комиссии и показал, что находился в толпе мятежников при приближении их к Казани, а здесь – сделать этого не мог. Несмотря на указанные противоречия, Аристов стоял на своем и уверял, что деньги были привезены Пугачеву ни от кого другого, как от архиепископа Вениамина. Чтобы узнать, кто именно привозил эти деньги, П.С. Потемкин приказал расковать Аристова и свести в церковь, когда Вениамин служил церемониально и при нем находилась вся его свита; но Аристов не указал ни на одного из семинаристов. «Я намерен был, – доносил Потемкин ^[986], – под другим видом призвать в секретную комиссию всех семинаристов, но злодей Аристов сделался отчаянно болен, и потому опасаюсь я, чтобы смерть его не скрыла зло, которое надлежит вывести наружу. Ибо хотя не имея больше подозрения толь высокого степени духовного, которому бы надлежало лучше, в обличении при крайности злодеев во грехах их, погибнуть и принять через то вечную ангельскую и бессмертную славу, нежели толь подло думать о продолжении жизни, которая и без того кратковременна. Однако, соображая все дела, нашел я некоторую причину к сомнению, о чем вашему императорскому величеству изустно податель всеподданнейшего моего донесения донесет».

Продолжая тщательные розыски, П. Потемкин успел найти в числе пойманных мятежников и купца Александра Огородникова, который сначала говорил, что ничего не видал и не слыхал, но 17 сентября, на очной ставке с Аристовым, подтвердил слова последнего. Огородников сказал, что приезжавший был певчий, по фамилии Лебединский, и что он помнит его «прозвание потому, что оный певчий сам сказывал в питейном доме, что мое-де прозвание по нашему селу, где отец мой живет».

– Имени того певчего я вспомнить не могу, – говорил Огородников, – ибо я его года с полтора не видал.

Лебединских оказалось два брата: один, Герасим, семинарист, а другой дьякон Иван, находившийся при архиерее в певческой должности. Семинарист был немедленно потребован в секретную комиссию, где член ее, Горчаков, показал ему пакет, будто бы адресованный на имя его брата, и спросил, где брат его жительство имеет?

– Брата моего в городе нет, – отвечал спрошенный, – месяца с полтора тому назад он послан от преосвященного на рыбные ватаги, отсюда восемьдесят верст за Камой находящиеся.

Семинарист был отпущен, а Горчаков, обратившись к находившимся в той же комнате Аристову и Огородникову, спросил, не он ли привозил деньги к самозванцу?

– Нет, не он, – отвечали они, – но похожий на него; у того волосы порусее и нос пошире.

Подозревая, что это должен быть брат семинариста, секретная комиссия отправила на рыбные ватаги нарочного за дьяконом, который 1 октября и был доставлен в Казань, но ни Аристов, ни Огородников не признали его тем лицом, которого искали. Тогда члены комиссии приказали Аристову, в присутствии дьякона Лебединского, рассказать приметы приезжавшего.

– Это был человек молодой, – говорил Аристов, – ростом высоковат и тонок, лицом чист, востронос, глаза серые, волосы светло-русые; платье на себе имел кафтан длинный василькового цвета, подпоясанный каламянковым пестрым кушаком, и волосы завязаны были пучком.

– Кто бы из семинаристов походил на эти приметы? – спрашивали Лебединского.

– С сими приметами, – отвечал Лебединский, подумавши, – схож выпущенный из семинарии и находящийся теперь в Воскресенском, при доме преосвященного, в должности библиотекаря и экзаменатора ставленников, поповский сын Степан Федоров, по прозванию Львов.

В тот же день Львов, пьяный, с пирушки, был взят в секретную комиссию. Когда он немного проспался, тогда стали его допрашивать.

– Какая поручена была тебе комиссия, – спрашивали присутствовавшие члены, – во время прихода под Казань злодея?

– Ах, боже мой! – отвечал Львов. – Никакой, и я ничего знать не знаю.

– Знаешь ли ты, в каком месте теперь находишься?

– Знаю, в секретной комиссии.

– А когда знаешь, так должен сказать всю правду; не питай себя никакой надеждой и не возлагай ни на кого своего упования.

– О, существо! Да о чем мне сказывать правду; я ничего не знаю; на кого мне надеяться – я человек беззаступный.

«А как при сем случае примечено, – сказано в постановлении комиссии, – что еще не весь чад из головы его вышел, то оставлено ему время на размышление до другого дня».

На следующее утро Львов снова был призван в секретную комиссию.

– Где ты находился, – спрашивали его, – когда злодей Пугачев под Казань подступил с своей злодейской сволочью?

– В кремле, в архиерейском доме, – отвечал Львов.

– Не поверено ли тебе было какой комиссии от архиерея?

– Мне поверено экзаменовать кандидатов в священники и дьяконы.

– Не о том мы тебя спрашиваем: не посылай ли ты был куда и с чем-нибудь тогда, когда злодей взял форштадт?

– Нет. Я ниже на четверть шага из кремля не выступал. Извольте спросить у всех, кои здесь были: у певчих, монахов и духовника нашего. Я до тех пор был в кремле, пока дозволен стал выход. В то самое время, когда злодей усиливался, я в кремле, в церкви Трех Святителей, с певчим Марковским и музыкантом Седмиезерским, был на исповеди у отца Евлагия.

– Ты нам не говори этого и не надейся ни на кого, ибо здесь такое место, что никто не может тебя заступить.

Подпоручик Горчаков отворил соседнюю дверь и вызвал к себе Аристова и Огородникова, которые заявили, что Львов тот самый человек, который был у самозванца.

– Ну, вот, ты запираешься, а видишь, что двое на тебя представляют.

– Помилуйте, – отвечал Львов, – объясните мне, что они на меня доносят, ибо я, ей-ей, ничего худого за собой не знаю.

– Как тебе не знать! Ты послан был от архиерея к злодею с деньгами.

– Бог мой душу, кроме всякого покаяния, в сие мгновение ока, на сем месте ужасно да извергнет из меня, если я не только отвозил к злодею от архиерея деньги, но ежели хотя знал или во сне, когда мне об этом пригрезилось. Перед сущим Богом [говорю]: я знать не знаю. Извольте спросить у всех, кои здесь были в то время из знающих меня.

– Вот ужо скажешь, как жилы тянуть станем, с брюха и со спины кожу сдерем. В застенок мошенника, плута, злодея; небось скажешь всю правду.

– Правосудные! Ей-ей, знать ничего не знаю.

Львова отвели в соседнюю комнату, советовали одуматься и признаться во всем чистосердечно. Спустя несколько часов он был опять приведен к допросу и встретил в той же комнате Аристова и Огородникова.