Книга Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2, страница 86 – Николай Дубровин

навстречу жители, духовенство и монахи Троицкого монастыря стали на колени. Приложившись ко кресту и приняв хлеб-соль от купечества, самозванец приказал прочитать свой манифест, а затем последовало целование руки: сначала подходило духовенство, потом именитые люди, в числе которых был и прапорщик Сюльдяшев. По окончании этой церемонии Пугачев сел на лошадь и в сопровождении духовенства, при колокольном звоне, проехал в соборную церковь для слушания молебна. Потом он ездил по городу, был в воеводском доме и приказал захваченные под соборной колокольней медные деньги ^[646] раздавать народу. По приглашению Сюльдяшева самозванец зашел к нему в дом, выпил с своими сообщниками чарки по три водки и, видя, что толпа его сильно пьянствует, приказал рубить бочки и выпустить вино. Призвавши к себе бургомистра, Пугачев поручил ему раздать народу соль безденежно и выпустить 49 человек колодников.

– Есть ли у вас в городе серебряники, – спрашивал при этом Пугачев бургомистра, – и пойдут ли они ко мне служить?

– Есть двое, – отвечал спрошенный, – как им не пойти, у вас им лучше будет, чем здесь.

Самозванец приказал прислать их к себе в лагерь и собрать туда же жителей по барабанному бою. В числе собравшихся стоял и прапорщик Сюльдяшев ^[647].

– Ты нанялся, что ли, за воеводу остаться в городе? – спросил гневно Пугачев. – Я первого тебя велю казнить.

Сюльдяшев пал на колени.

– Никак нет, – отвечал он. – Ваше величество, я человек маленький, как можно мне за воеводу наниматься?

– Давно ли ты в службе?

– Двадцать пять лет.

– Как же ты служишь так давно, а имеешь чин такой маленький? Если ты мне верой и правдой послужишь, я тебя пожалую полковником и воеводой здешнего города.

– Служить не могу из-за болезней и ран.

– Ничего, будь ты отныне полковником и в городе главным смотрителем.

Самозванец приказал новому правителю выслать в стан мятежников всех жителей, годных на службу. Таких нашлось человек до 200, и к ним было присоединено еще человек 20 гарнизонных солдат.

На другой день были представлены самозванцу оба серебряника.

– Можете ли вы делать такие рублевики с ушками? – спрашивал их Пугачев, показывая рублевик императора Петра I.

– Можем, – отвечали они.

– А такой портрет, как я, можете сделать?

– У нас штемпелей нет, и сделать такого, как вы, не можем.

Тогда он приказал им приделать к рублевикам Петра I ушки и

раздавал их в виде медалей в награду своим сообщникам. Таких медалей, по показанию Пугачева, было роздано не более двадцати.

Под Алатырем самозванец простоял два дня, и это был первый отдых после бегства его из-под Казани. В эти дни в стан самозванца стекались крестьяне с разных сторон и приводили с собой помещиков и дворян, которых немедленно вешали; таких несчастных было 12 человек ^[648]. Всех крестьян, приходивших на государеву службу конными, Пугачев брал с собой, а пеших отсылал назад, и они-то, образовав из себя партии, разоряли все окрестности, задерживали правительственные войска и давали возможность самозванцу продолжать безнаказанно свое опустошительное шествие вниз по Волге.

Подходя к Саранску, 26 июля, самозванец отправил вперед казака Федора Чумакова с 30 человеками казаков для передачи воеводе, присутствующим и мирским людям следующего указа:

«По указу его императорского величества и по определению государственной военной коллегии велено послать (каков и посылается) сей указ с таковым повелением, что как ныне его императорское величество всемилостивейший государь Петр Федорович, с победоносной армией шествовать изволит через гор. Саранск для принятия всероссийского престола в царствующий град Москву, того ради к прибытью его величества с армией приготовить: во-первых, под артиллерию 12 пар лучших лошадей и для следующего казачьего войска хлебных и съестных припасов и для коней фуража: овса, сена и прочего, что принадлежит, дабы ни в чем недостатка воспоследовать не могло. По отправлении ж сего, шествию его императорского величества с армией по должности пристойная встреча с надлежащей церемонией, так как долг присяги и подданства повелевает, стараясь получить монаршее и отеческое милосердие, таковое же, каковое оказано за сие исполнение и прочим верноподданным рабам. А за противность и непокорность своему государю, по силе строгости монаршего правосудия, без наижесточайшего гнева остаться не могите, так как в некоторых местах противникам и изменщикам монаршей воли чинима была [казнь] неупустительно» ^[649].

Получив этот приказ, воевода, подполковник Василий Протасьев, товарищ его, Михайло Башмаков, и секретарь, Андрей Метальников, бежали из города; их примеру последовали многие приказные служители, купцы и дворяне. «В Саранске, – доносил впоследствии Михельсон ^[650], – ни один дворянин не думал о своей обороне, а все, как овцы, разбежались по лесам». Оставшиеся в городе, находясь между страхом и отчаянием, не знали, что делать.

Рано утром 27 июля передовые казаки явились опять в город с требованием, чтобы население, не исключая духовенства, вышло навстречу государю, а в противном случае грозили «смертной казнию и пожаром». Облачившись в ризы и подняв ев. иконы, духовенство, в сопровождении граждан, вышло к мосту на р. Инзар. Во главе их стоял с крестом саранского Петровского монастыря архимандрит Александр, которого Пугачев скоро заметил «по шапке с каменьями, как быть золотой». Подъехав прямо к о. Александру, самозванец приложился ко кресту, приказал прочитать приведенный нами манифест и затем отправился в собор, где во время ектении упоминалось имя государя Петра Федоровича, государыни Устиньи Петровны и великого князя Павла Петровича с его супругой Наталией Алексеевной. Подарив духовенству 30 рублей, самозванец отправился в дом вдовы бывшего воеводы, Авдотьи Каменицкой, где, по ее приглашению, и обедал. В благодарность за угощение Пугачев повесил ее на воротах вместе с магистратским подьячим Петром Васильевым, а купца Ивана Гурьева засек плетьми ^[651]. На другой день самозванец обедал в Петровском монастыре у архимандрита Александра и выдал на обитель 50 рублей.