Онлайн книга «Психология древнегреческого мифа»
|
Она протянула руку по направлению к пещере. – Тогда я не жаловалась; неземное блаженство наполняло все мое существо, я считала себя счастливейшей из жен, что сподобилась носить под сердцем младенца божьей крови. Я все думала: бог придет, он призрит на мою надежду. Но месяцы проходили, и его не было. Тайно от всех выносила я божий плод; тайно родила я его в доме Эрехфея, до крови закусывая мои уста, чтобы они не выпустили предательского крика из моей груди; тайно перенесла его сюда в пещеру перед очи его забывчивого родителя. И это все, что я знаю о нем. Прошло двадцать лет – ни разу бог не вспомнил обо мне. А когда меня заставили отправиться к нему паломницей и я в запечатанном складне подала ему вопрос, где мой и его сын, – он выжег мой вопрос и не ответил мне ничего. После меня и муж мой Ксуф отправился к нему; и что же? Ему он даровал то, в чем мне отказал, – даровал сына его молодой любви. Этот сын – вот он! Она указала на Иона. – Судьи Паллады, – продолжала Креуса. – Вам могучая дочь Громовержца даровала великое право творить суд и над богами и над людьми: Арес и Посидон подчинились вашему приговору. Рассудите же меня с моим обидчиком, потребуйте от Аполлона, чтобы он вернул мне моего сына! В эту минуту вооруженный вестник, весь запыхавшись, подбежал к Кефисодору и шепнул ему что-то на ухо. Кефисодор вздохнул и снял венок с головы. Все ареопагиты обратили взор на него: «Что случилось?» – Суд Ареопага продолжается, – громко возгласил Кефисодор. – Царица, в твоем рассказе не все понятно. Почему ты не открылась твоему отцу Эрехфею? Он был добр и любил тебя; он, наверное, нашел бы средства облегчить твои страданья и, не имея сыновей, охотно бы принял внука божьей крови, которого ты родила. Креуса насупила брови. – В своем наказе перед разлукой бог запретил мне открываться кому бы то ни было; в этом было довершение обиды. Никто ничего не знал – ни отец, ни няня. Я все выстрадала одна. – Ты говоришь о наказе; его ты твердо помнишь? – Еще бы! Огненными письменами запечатлелся он в моем сердце. – Повтори же его суду словами самого бога. – Он мне так сказал: «Спасибо тебе, Креуса, на твоей любви; наградой тебе будет чудесный младенец, которого ты родишь, когда Селена в десятый раз сдвинет свои рога. Но ты никому не должна открывать, что отец его – Аполлон…» – Это все? Креуса ответила не сразу. «Нет, не все», – сказала она наконец почти шепотом. – Перед судом не должно быть тайны; что еще наказал тебе бог? «…и должна его любовно вскормить и воспитать сама, не удаляя его от себя». – И ты решилась ослушаться воли бога? – Могла ли я ее исполнить? Подумайте! Оставить при себе рожденного в девичестве ребенка, улику моего позора – и никому, даже родному отцу, не открывать того, что бы меня перед ним оправдало – что я зачала его от бога! О, богу легко было этого требовать! Вначале и я ему была покорна, надеясь, что он придет подкрепить меня. Но когда месяца проходили, а его не было, когда настал день, истерзавший мое тело, а его все не было – тогда и моя душа стала бессильна. Кефисодор грустно опустил голову. – Обвинительницу мы выслушали; выслушаем и свидетеля. Ион, сын Эолида, что знаешь ты о своем происхождении? – Аполлон дал меня сыном царю Ксуфу, – скромно заявил Ион, – это я знаю со слов царя. Сам я этой чести не добивался; если я царице неугоден, я вернусь под сень бога. Прощаясь со мной, Пифия, которая была мне в Дельфах вместо матери, дала мне эту корзинку. «По ней, – сказала она, – ты узнаешь свою настоящую мать». – «Когда?» – спросил я. И она ответила: «Когда захочет бог». – Передай корзинку суду, – сказал Кефисодор. Ион повиновался. Креуса, все время смотревшая на расселину Паркета, тут впервые обратила внимание на нее. Ее сердце судорожно забилось. Кефисодор развязал веревки, снял покрышку и заглянул внутрь. «Нероскошное же наследие оставила тебе твоя мать», – сказал он с улыбкой юноше. Действительно, все наследие состояло из куска белой ткани, с виду напоминавшего детские пеленки. «А впрочем, – продолжал судья, – в женских работах она была мастерицей. Смотрите, что здесь вышито: поверженный гигант, над ним голова Горгоны. Жаль, что державшая ее рука Паллады оторвана». Креуса подбежала к судье. Не помня себя от волнения, она бросилась к; пещере и тотчас вышла оттуда с хитоном в руках. Она – развернула хитон: «Смотрите, вот рука Паллады. Видите? Все подходит, вся вышивка цела – вышивка моей матери Праксифеи». Она взглянула на Иона. «Судьи, судьи! Теперь я сама прошу оправдать обвиняемого. Я много выстрадала, но этот миг искупает все: Аполлон вернул мне моего сына!» Все ареопагиты, кроме одного, поднялись со своих мест. Послышались приветственные крики: «Да здравствует Ион! Да здравствует сын Аполлона! Да здравствует царственный внук Эрехфея!» Кефисодор дал радости улечься и затем с расстановкой провозгласил: – Да здравствует царь Ион! Все оторопели. Как? Царь Ион? – Почему царь? Кефисодор продолжал: – Мне грустно огорчать царицу и всех вас в такой радостный миг; но полученное мною только что известие гласит: евбейская рать разбита войском Паллады – но в бою, храбро сражаясь, погиб наш царь, Ксуф, сын Эола. Ареопагиты сняли венки. Креуса поникла головой, радостная улыбка на ее устах исчезла, две крупные слезы скатились по ее щекам. – Он был добр и честен, – сказала она, – и пал смертью героя; да будет же он удостоен могилы в гробнице Эрехфидов! – А я, матушка, – прибавил Ион, – я отомщу за его смерть. Не бойтесь, сыны Паллады, Евбея будет наша! – Да здравствует царь Ион! – раздалось опять из уст ареопагитов. Но тут поднялся тот ареопагит, который до тех пор сидел; это был гражданин угрюмый, но правосудный и всеми уважаемый за свою щепетильную честность. – Постойте, граждане, опасайтесь скороспелого приговора. Мы охотно верим тебе, царица, но суд Ареопага требует не веры, а доказательств. Чем докажешь ты, что тот юноша, – он указал на пещеру, – был действительно Аполлон, а не смертный? Но не успел он кончить своих слов, как раздался возглас: – Зарница с Парнета! Все обратили взоры туда. Еще два раза, все ярче и ярче озарило расселину над горой. Сдаюсь; где бог свидетельствует, там умолкает человек. – Слава Фебу! Пэан, пэан! – запели женщины. Все шествие двинулось по направлению к подъему на Акрополь – впереди всех Креуса, опираясь на руку сына, затем ареопагиты, затем прочая толпа. – Слава Фебу! Пэан, пэан! И эхо Долгих скал повторяло радостные вопли: |