Книга Полюбить Ареса, страница 16 – Елена Дженкинз

В доме было душно, а во дворе, наоборот, терпимо. Последние выходные лета, на деревьях уже местами желтели листья. Стас вдруг подумал, что давно не видел, как цветут сады… И понял, что именно так пахнет Саша — цветущим садом.

Прохоров приехал только после обеда, усталый, с темными кругами под глазами, и вежливо пожал Стасу руку.

— Я сделаю все возможное, чтобы склонить отца к сотрудничеству, — не ходя вокруг да около сказал Архипов, когда они расположились за дубовым столом на открытой террасе.

— Не думай, что я вытащил тебя только из корысти. Я бы забрал тебя в любом случае. Таких, как ты, нормальные люди не бросают.

Фраза застыла в воздухе упреком в адрес старшего Архипова, и Стас это понял. Поддержать возмущение он, увы, не мог, ибо никогда не винил родителей за то, что уехали, — наоборот, радовался. Будда им судья — один из тех, что мать покупала на сувениры. Родителями они были, возможно, не лучшими в мире, но и сын у них не подарок. В их семье не принято винить друг друга. Разве что «по праздникам» и в экстремальных ситуациях. В голову Стаса еще в первые годы жизни вложили закон: «Каждый в этом мире — сам за себя. Никто никому ничего не должен. Сын не должен отцу, отец — сыну». Оставалось молиться, что Архипов-старший нарушит это правило и пойдет на сотрудничество.

На террасу через арку, увитую плющом, вышла Саша. Она переоделась в синий комбинезон, у которого была закрытая горловина, но зато слишком короткие шорты. Вот совсем бесстыжие, если честно. Специально, что ли, довести хочет? Проверяет его силу воли?

— …так что?

— М-м? — Он не услышал заданного вопроса, отвлекшись.

— Останетесь до завтра у нас? Мы только называем это место дачей, а на самом деле для меня это и есть дом родной. В Звенигороде я мало жил, все больше в переездах годы проводил с родителями. Мой предок построил эту усадьбу своими руками, но во времена деда ее сожгли. Отец из пепла восстановил, и я при первой возможности тоже лепту внес. Для меня корни многое значат.

— Увы, не могу разделить ваши чувства. У меня нет корней.

— Захочешь — пустишь.

— Это вряд ли, — скептически ответил Стас, глядя, как Саша расставляет чайный сервиз.

Они сидели в тени, но лучи солнца пробивались через листву яблони и ласкали лицо девушки.

«Остынь, убогий», — дал себе мысленный подзатыльник Архипов и отвернулся. Увы, чтобы забыть вкус ее губ, недостаточно просто не смотреть. Нужно, например, сломать себе ногу или руку, чтобы отвлечься на боль.

— Саша может остаться, если хочет, — наконец ответил он на вопрос. — Я вернусь за ней в шесть утра и отвезу на учебу. Мне сегодня еще нужно обсудить дела с охраной.

— Ребята надежные, можешь не волноваться. Их Тимошка подбирал, — Прохоров затянулся сигаретой и, сощурив глаза, выпустил дым. — Курю, не могу бросить. Вернее, не хочу. Работа нервная, — он засмеялся и проводил восхищенным прищуром жену, которая прошла мимо. — Сильные у меня девчонки, до сих пор не верю, что нас жизнь столкнула. Судьба явно потребует уплату за такое счастье.

— Какие-то проблемы? — правильно истолковал слова Стас.

— Да вот, знаешь… Саня западает людям в душу. Павел на стену лезет, говорят. Я своим ребятам позвонил вечером, его в Питер сопроводили под конвоем. Никуда не делся, уехал… Но удивил он, конечно. Такое рвение… Если он до Сани доберется, то в кандалы закует в каком-нибудь подвале. Я видел его глаза в суде. Он на нее как на собственность смотрит. Уже тогда стало ясно, что мы с ним не разойдемся по-хорошему. Достанет он ее рано или поздно, если до того в тюрьму не успеем засадить.

— Со мной не достанет, — ровно сказал Стас, а у самого нутро клокотало от желания выпотрошить ублюдка первым. Стереть его с лица земли за то, что Саша принадлежала ему когда-то, за то, что хотела его. — Вы мне спасли жизнь, Валентин Геннадьевич, а я постараюсь спасти ее. Это называется «отработать карму».

— Нет, Стас, — Прохоров снова затянулся табаком. — Это называется простым человеческим достоинством. Редкое явление, между прочим.

— Да ладно вам…

Валентин Геннадьевич усмехнулся:

— Знаешь, что сильнее всего задевало твоего начальника в тюрьме?

— Что я — богатенький сынок?

— Нет. Что, даже когда у тебя ничего не осталось, тебя невозможно было унизить. Его слова отскакивали от тебя, как щебенка от бампера. Ты непробиваемый, Стас. Ты можешь думать о себе что угодно, но мне и так с тобой все ясно.

И снова дух взбунтовался. Когда хвалили, Стасу хотелось встать и кричать, что это ошибка. Зачем они придумывают о нем то, чего нет?! Зачем постоянно заставляют чувствовать себя подонком?! В такие моменты хотелось сделать что-то из ряда вон выходящее, чтобы заглушить внутренний протест и удовлетворить демонов.

Стас отодвинул от себя фарфоровую чашку и сказал:

— И что вам ясно? Я, между прочим, Сашу ночью чуть не изнасиловал.

Прям груз с души упал, и Архипов выдохнул. Он никогда не имел привычки врать, хотя сейчас и сам был в шоке от собственной прямолинейности. «Ты первоклассный идиот», — постановил разум, зато душа ликовала.

Прохоров просканировал его взглядом и покачал головой.

— Не верю.

— Ну хорошо… насилия не было, конечно, но я ее поцеловал. Так что о чести и достоинстве это вы переборщили.

Прохоров стряхнул пепел с кончика сигареты и оглянулся, выискивая взглядом Сашу. Та стояла неподалеку, задумчиво срезая розы с куста.

— И она тебе позволила?

Такого вопроса Стас не ожидал. Он искренне надеялся, что Прохоров набьет ему морду и выкинет в кювет, погибать от деградации.

— Валентин Геннадьевич, вы слышали, что я вам сказал?

— Да, со слухом у меня все в порядке. А у тебя не очень, оказывается. Саня никогда в жизни не позволила бы обнимать себя против воли.

— Если вы думаете, что четвертый дан — это панацея от придурков, то заблуждаетесь.

— Да бог с ним, с поясом. Аттестацию на каждый уровень нужно проходить, количество приемов ограничено… Саня! — девушка, услышав, оглянулась. — Будь добра, на минутку.

Она отложила садовые ножницы, взяла корзину с белыми розами и подойдя, поставила ее на стол.

— Что случилось?

— Ты же понимаешь, что заводить отношения с собственным телохранителем — дело неблагодарное и крайне опасное?

Если Саша и удивилась или обиделась из-за болтливости Архипова, то не подала виду. Невозмутимая, однако.

— Вы меня за этим позвали? Между мной с Аресом — исключительно деловые отношения. Кстати, я буду называть его «Арес».

— Вот же хитрая, — рассмеялся Прохоров. — Смотри, как ловко вывернулась. Я уже и забыл, о чем разговор. Запомнил только, что тебя теперь нужно звать Арес… Ну да ладно. Я рад, что вы все уладили. Санька, рассуди спор. Я пытаюсь доказать Стасу, что без твоего согласия он не коснулся бы тебя. А он не верит. Считает себя насильником.