Книга Пуговицы, страница 67 – Ида Мартин

Всю дорогу он обнимал, время от времени приглаживал мне волосы, целовал и рассказывал о своём деде, который был актером-комиком, снимался в советских фильмах и смешил всех до самой смерти.

Люди с интересом разглядывали нас, должно быть, мы им нравились. Я сама иногда с умилением наблюдала за симпатичными парами. Смотришь со стороны и думаешь, как здорово, что они такие хорошие, счастливые и увлечённые друг другом. Сегодня этой парой мы были мы.

Сойдя с автобуса, но немного не доходя до «Пуговиц», Томаш свернул на узкую тропинку в лесу и мы вышли к большой круглой беседке, где летом родственники, приезжающие навещать стариков, устраивали пикники. Пол её был занесён бурыми листьями и обломанными веточками. Слава остался ждать меня в ней, а я, срезав дорогу по короткой тропинке, попала прямиком к проходной.

В этот раз, благодаря Томашу, я записалась заранее, и охранник пропустил меня без каких-либо вопросов.

Пока мы ехали, небо немного прояснилось, ветер стих и ощутимо потеплело.

По дорожкам прогуливались пенсионеры. Дворник в жёлтом плаще сметал последние листья. Мимо меня решительно прошагала женщина с палками для скандинавской ходьбы. Где-то играл портативный приёмник.

Чудаковатый дедок по имени Дядя Толя, нервозно озираясь по сторонам, ждал меня на ступенях лестницы. На нём было длинное серое пальто с поднятым воротником и квадратная шапка-ушанка.

— Здравствуйте, — я подошла к нему.

Скептически прищурившись, дедок уставился на меня.

Из-за морщин его лицо напоминало смятую бумагу, в которой проделали отверстия для глаз.

— Я — Маша. Мы с вами договорились встретиться, — на всякий случай уточнила я. — Вы хотели что-то рассказать про мою бабушку.

Он кивнул и выставил локоть.

Нехотя, я взяла его под руку и, медленно спустившись с лестницы, мы пошли по дорожке парка. Старичок был ниже меня и передвигался короткими шажками на полусогнутых ногах. От него пахло старостью и мылом.

Какое-то время я терпеливо молчала, ожидая, что он заговорит первым. Но дядя Толя молчал и только обеспокоенно вглядывался в серо-чёрные стволы деревьев, словно высматривая кого-то.

— Что вы хотели рассказать? — не выдержала я, волнуясь о том, чтобы Томаш не успел замёрзнуть, пока я тут гуляю.

— Вон туда! — дедок обрадованно взмахнул рукой.

Мы свернули на широкую аллею, где возле лавочки стояли две женщины. Одна высокая и худая, как высохшая палка, а вторая коротенькая и крепкая, похожая на жёлудь, в тёмных очках.

Я была уверена, что мы направляемся к ним, но дядя Толя прошаркал мимо них с гордо поднятой головой.

— Куда мы идём? Можете объяснить? Мы кого-то ищем? Я не понимаю, что происходит.

— Знаешь, сколько мне лет? — проскрипел дедок. — Девяносто семь. Девяносто семь. И за все эти годы я так и не понял, что происходит. За девяносто семь лет мне так никто ничего и не объяснил. Здесь никто ничего не объясняет. Даже не пытайтесь. Это никому не выгодно.

— Моя бабушка… Ольга Викторовна. Вы про неё что-то вспомнили?

Дойдя до конца аллеи, мы развернулись и пошли обратно.

— Ольга? Ну что вы? Я и себя не всегда помню.

— Но меня-то вы помните, раз позвонили.

— Извините, милая, на телефонные номера у меня гораздо лучше память, чем на лица.

— Но вы знали моё имя. И Надежде Эдуардовне тоже вы звонили.

— Надежде? — выпятив нижнюю губу, он озадаченно покрутил головой. — Той, которая умерла, но на самом деле не умерла?

— Как не умерла?

— Или, наоборот, не умерла, но на самом деле умерла? Вот видишь, совсем не помню, как правильно. Знаю только, что надежда умирает последней…

Дедок отвратительно захихикал.

Мы снова поравнялись с теми женщинами. Глядя на нас, они притихли. Под их внимательными взглядами мы снова прошли мимо.

— Лишай, — внезапно выкрикнул нам в спину дребезжащий голос. — Надо же! У тебя гости.

Старичок резко обернулся.

— Внучка моя. Маша.

— Каша? — кривляясь, переспросила бабулька, похожая на жёлудь. — Что за каша?

— Мария, — ответила я. — Имя есть такое.

— Внучка?

— Да!

— Это глупый и некрасивый обман, — произнесла высокая нравоучительным тоном. — Все знают, что у Лишая никого нет. Что он один, как перст. Как глаз Одина. Как потерянный носок. Как пуговица…

— Закрой рот, ведьма, кишки простудишь, — злобно отозвался дядя Толя.

— Обзывай меня сто лет, все равно ты старый дед, — выдала жёлудь.

Крепко ухватив за локоть костлявыми пальцами, он потащил меня за собой.

— Я тебя сейчас ещё к Таракану отведу. Скажешь им тоже самое.

— К какому ещё Таракану?

— Трудно сказать, что прошу?

— Я же уже сказала.

— Нужно, чтобы они увидели. И поверили.

— Зачем?

— Зачем, зачем, любопытная больно.

— Если вы будете так разговаривать, я с вами никуда не пойду. Я приехала про бабушку узнать, а вы мне до сих пор ни слова не сказали.

— Меньше знаешь, крепче спишь.

Я попыталась вырвать руку, но он вцепился, как клещ.

— Вы что, не собирались мне ничего рассказывать? Вы меня обманули?

Старческие глаза сузились.

— Знаешь, почему маленькие девочки постоянно попадают в неприятности? Потому что они любопытные. Думают, что всё понимают. Но они не понимают. Совсем ничего. Дальше носа своего не видят.

Я снова дёрнулась, но отпихнуть с силой старого деда не решилась, опасаясь, что от сильного толчка он может рассыпаться у меня на глазах.

— Я сейчас кого-нибудь позову. Медсестёр, персонал, охранников…

— Не смеши. Мы здесь свободные люди. Либо ты идёшь сейчас со мной, либо пеняй на себя.

Я готова была поклясться, что позади его недвижных бесцветных роговиц зашевелилось нечто жуткое и непонятное. Мигом вспомнив про Женечкиных сущностей, я похолодела.

— Что здесь происходит? — внезапно раздался за моим плечом строгий женский голос.

Лишай резко разжал пальцы, и я отскочила от него.

Рядом с нами стояла стройная пожилая женщина в чёрном обтягивающем спортивном костюме и палками для скандинавской ходьбы.

— Ничё не происходит, — дед спрятал руки за спину. — Внучка, вот, моя. Машенька.

— До свидания, — поспешно бросила я и торопливо заторопилась к выходу.

— Подожди.

Я оглянулась. Женщина с палками снова была за мной. Я шла очень быстро, почти бегом, но ей каким-то невероятным образом удалось нагнать меня.