Книга Долг оплачен, страница 62 – Татьяна Анина

Ради него я обрекла себя на такое! Это что-то невыносимое. Моё состояние адское. И я горю в огне живьём.

Сколько это состояние продолжается, я не понимаю. Оно длится бесконечно.

Потом сон. Проваливаюсь в пустую холодную яму, откуда мерзкие щупальца боли меня выуживают, возвращают назад.

Яркий свет. Операция. Головокружение.

Отвратительное пиканье приборов, глубокая депрессия. Какие-то трубки в носу и во рту.

Ради тебя!

Ради нашей любви!

Мне не нужны твои подарки! Я не хочу флейту, я никогда не сяду в машину! Зачем мне всё это, когда я знаю о горе целой семьи. Если ты меня любишь, сделай так, чтобы родного дядьку Влада выпустили из тюрьмы. И он забрал бы своих детей из детского дома!

Сатир уходит. Без него становится страшно. Во тьме прозябаю, в бесконечной боли.

Свет. Операция.

Наркоз отходит.

Много голосов. Пахнет шампанским, мандаринами и хлопушками.

Боль. Много боли.

Но сквозь неё я чувствую себя.

Тружусь каждую секунду. Натужно, тяжело идёт. Но я из последних сил поднимаю... Кружиться голова, но я тяну веки вверх.

Открываю глаза.

Светло. Белый потолок. По нему стелиться солнечный луч.

— Здравствуй, Милечка, — голос тёти Любы. — Может, сама покушаешь?

— Саша, — выдыхаю хрипом.

— Он скоро приедет, — ласковый голос. — Милечка, очень нужно, хотя бы пару ложечек. Давай, моя хорошая.

Она начинает меня шевелить, я зажмуриваюсь. Но боли нет. Точнее она есть, но притупленная. Немного тошнит, но я стараюсь глубоко дышать.

Каша отвратительная. Не чувствую вкуса и запаха. Жидкая, и это хорошо. Глотаю. И тут же появляется дикая усталость. Но съедаю ещё одну ложку и собираюсь отдыхать.

Просыпаюсь от поглаживаний. Моя рука в его руке. Слышу, как он тихо кого-то отчитывает по телефону. Строго говорит. И мне нравится. Сжимаю его палец, и сатир сразу заканчивает разговор.

Открываю глаза и стараюсь улыбнуться. Санчес улыбается в ответ. Ладонями скрывает мои пальцы и целует их, дует на них. Он действительно коротко обстригся и завёл бородку. Мне нравится, я улыбаюсь шире.

— Всё, — говорит любимый муж. — Страшное позади. Теперь к выздоровлению. Договорились?

— Да, — получается еле слышно. — Я люблю тебя.

— И я люблю тебя, моё Солнце.

***

В апреле месяце я сбежала из больницы. Вызвала такси, оделась во что бог послал и то, что тётя Люба принесла. Куртки не было. В спортивном костюме вышла к такси, хромая на одну ногу.

Так пролетел незаметно Новый год и мой день рождения. Весна насыщала воздух неведомой силой и приятно бодрила.

Мне стоило больше гулять, но выбралась я из заточения впервые. И хотя, Санчес настаивал, чтобы я до победного находилась под надзором врачей, как только полегчало, я рванула на свободу. Активное солнце уже по-весеннему припекало. Снег таял, поэтому тапки промокли, и я сев на заднее сидение, сняла обувь, растянув ноги.

— Только не быстро езжайте, пожалуйста. Я очень скорости боюсь, — вежливо попросила я таксиста, и он выполнил мою просьбу.

Я теперь много чего опасалась.

То, что мне девятнадцать сыграло свою роль в заживление ран и срастанию костей. Ещё радовал Санчес частыми визитами и игрой на гитаре в моей отдельной палате. Анжелика приходила, рассказывала, что Кот отправлен на принудительное лечение в психушку. Так как столкновение с автобусом пришлось на меня, поганец сломал себе только руку и ногу. Отца он не убил, пытался отравить, не вышло. Но старик похоже совсем слёг и не смог сохранить своё состояние, потому что было слишком много желающих его уничтожить, как бизнесмена. Родственники распилили всё имущество.

А мой Санчес самый лучший в мире! Я, оказывается, не подумала о дядьке Влада в Сочи. Я это вслух сказала после наркоза. И Александр Константинович помог той семье. И он это сделал после того, как Влад меня чуть не угробил. Но в тот момент сатир воспринимал исключительно моё желание. Мать того семейства, конечно, погибла, а вот отца оправдали, и он забрал детей из детского дома.

Таксист согласился проводить меня на седьмой этаж. Пока я не открыла квартиру, отпускать его не хотела. Остались у меня страхи. Но со временем они пройдут. Ведь я Кота не боюсь. Я его жалею. И зная Санчеса, больше никогда в жизни мы с Владом не встретимся, его увезли подальше от нашего города. Где он лечится, мне не известно.

В квартире я первым делом пошла в душ приводить себя в порядок. Потом подкрасилась, переоделась в простую молодёжную одежду. Взяла сумку и опять вызвала такси, попросив водителя подняться к квартире.

Сатир: «Ты зачем из больницы сбежала?! Где ты? Я с ума с тобой сойду!»

Солнце: «Я сейчас на работу приеду, разгоняй любовниц».

Сатир: «Эмили! Пожалей своего старого мужа! Не делай так больше!»

Солнце: «Полчаса, и я тебя целовать буду».

Сатир: «Любовниц разогнал. Жду».

По приезду в «КАN-транс» я первым делом поднялась к генеральному директору. Секретарь, мужчина в возрасте хмурил брови и смотрел на меня сквозь очки. Не сразу узнал. А я его и вовсе не знала. Но профессионал. Он, даже не встречаясь с родственниками босса, их знает.

Константин Васильевич был рад меня видеть. Мне так казалось. Наверно, я никогда не узнаю, как он на самом деле ко мне относится. Я сообщила ему, что буду поступать на экономический факультет заочно, и попросила устроить меня на работу в экономический отдел. Пусть на самую неважную должность и пусть у меня будет самая минимальная зарплата во всей компании, но мне очень нужно. Константин Васильевич скинул мне с барского плеча роль помощницы, помощницы младшего бухгалтера. Самое то!

Только после этого я отправилась в юридический отдел.

В приёмной сидела Лолита Егоровна. Вот она точно была рада меня видеть, потому что человек не такой скрытный, как мой свёкор.

Я без стука прошла в кабинет. Мой замечательный сатир сидел за рабочим столом, зарывшись в стопках бумаг. Заметив меня, всё отложил в сторону. Я закрыла дверь в кабинет на замок и прошла к мужу.

— Как же я рад тебя видеть, — откинулся на спинку кресла Александр Константинович. — Иди ко мне.

Он отъехал от стола и протянул ко мне руки.

— Хромоножку на ручки возьмёшь? — усмехнулась я и подошла к нему.

Санчес быстро меня выловил и с лёгкостью усадил к себе на колени.

— Всё жизнь на руках носить буду, — улыбался он.

Соскучился, гладил мои руки, мою спину. И я приласкалась к нему, удобно устроилась в могучих объятиях, склонив голову на надёжное плечо.