Онлайн книга «Посмертный портрет»
|
– А ты позаботься о моем пьяном ирландце. Я тоже не могу без него жить. В голосе Рорка послышалось недоумение: – Без кого, без Брайана? – Нет, идиот. Без тебя. – А… – Он так растерянно усмехнулся, что у Евы защипало в глазах. – Хорошо. Значит, мы на равных! Тогда спокойной ночи. – Спокойной ночи. – Она смотрела на гудящую трубку, жалея, что нельзя протянуть руку и притащить Рорка обратно. Компьютер еще не закончил поиск, когда в кабинет ввалились Пибоди и Макнаб. – У Соммерсета все в порядке, – сказала Пибоди. – Завтра ему снимут шину, а вскоре он сможет ходить. – Я прыгаю от радости… Мэтью Брэди, Ансель Адамс, Джимми Ольсен, Луи Жавер. Кто это такие? – Джимми Ольсен – начинающий репортер «Дейли планет», – откликнулся Макнаб. – Ты его знаешь? – «Супермен», Даллас! Вам следовало бы больше интересоваться поп-культурой. Комиксы, рассказы в картинках, видео, компьютерные игры… Понимаете, Супермен – это супергерой с планеты Криптон, который был послан на Землю еще ребенком и… – Короче, Макнаб! – Если короче, то Джимми Ольсен – один из персонажей этого комикса. Молодой репортер и фотограф. – Фотограф… Любопытно. А остальные? – Ансель Адамс – когда-то был такой знаменитый фотограф, – подсказала Пибоди. – У моего отца хранились репродукции его снимков. Он замечательно снимал пейзажи. – И Мэтью Брэди. – Ева подошла к компьютеру. – Про этого я слышала. Еще один фотограф. Итак, три из четверых. Сплошные псевдонимы – и, естественно, никаких адресов, никаких родственников. Но что скрывается за дверью номер четыре? – У нее загорелись глаза. – А вот и победа! Не Луи, а Анри Жавер. Фотограф, известность которому принесли главным образом портреты мертвых. Работал в начале века в Париже. Хотя это направление, получившее название «Портреты теней», быстро вышло из моды, но снимки Жавера до сих пор считаются лучшими образцами этого жанра. Его работы можно видеть в Лувре, Лондонском музее фотографии и Международном центре фотографии в Нью-Йорке. Макнаб, найди мне о Жавере все, что можешь! – Уже ищу. – А победа в том, что наш мальчик, судя по всему, имя сохранил свое. Пибоди, Луи или Льюисов в наших списках около двух дюжин. Проверь их. Ну, детки, – хищно улыбнувшись, сказала Ева, – похоже, мы взяли его след. Она работала, пока не воспалились глаза. Работала, хотя давно отправила Пибоди и Макнаба в постель. Пусть делают там все, что хотят… Когда у нее зарябило не только в глазах, но и в мозгу, она разложила кресло и подремала несколько часов. Еще одна одинокая ночь в огромной кровати была ей уже не по силам. Но Ева напрасно старалась довести себя до изнурения: сны все же настигли ее, схватили ледяными пальцами, и начались кошмары. Комната была знакомой. Пугающе знакомой. Той самой страшной комнатой в Далласе, где воздух обжигал холодом и казался грязно-красным. Ева знала, что это сон, и пыталась вырваться из него. И все равно она ощущала запах крови. Запах крови, сочившейся из неподвижного тела и капавшей на пол с ножа, который она сжимала в руках. Ева ощущала запах смерти. То, что она сделала, на что решилась, чтобы спасти себя, навеки запечатлелось в ее сознании. Рука болела отчаянно. Рука ребенка во сне и рука женщины, оказавшейся в плену этого сна. Сломанную кость жгло огнем, рука онемела от плеча до кончиков пальцев, с которых капала кровь. Нужно было избавиться от наваждения. Сделать то, что она сделала тогда: смыть кровь и смерть холодной водой. Она двигалась медленно, как старуха, морщась от острой боли между ног и пытаясь не думать о причине этой боли. Вода и кровь пахли железом, но откуда она это знала? Тогда ей было всего восемь. Он снова избил ее. Пришел домой недостаточно пьяный, чтобы оставить ее в покое. Поэтому он снова избил ее, снова изнасиловал, а потом сломал руку. Но на этот раз она остановила его. Его остановил нож. Теперь она могла уйти. Уйти из этой комнаты, от этого холода и от него. – Ты никогда не уйдешь, и сама знаешь это! Она подняла глаза. Над раковиной висело зеркало. Она видела в нем свое лицо – худое, бледное, с глазами, потемневшими от потрясения и боли, – и лицо того, кто стоял сзади. Красивое, с чудесными синими глазами, шелковистыми черными кудрями и полными губами. Как с картинки. Рорк. Она знала его. Любила. Он приехал за ней в Даллас и сейчас заберет отсюда. Когда Ева повернулась к нему, она перестала быть ребенком и превратилась в женщину. Но окровавленный труп того, кто был ее отцом, по-прежнему лежал между ними. – Я не хочу оставаться здесь. Хочу домой. Я так рада, что ты пришел за мной. – Это ты убила его, верно? – Он делал мне больно! И никогда не перестал бы! – Что ж, отец имеет право время от времени учить ребенка уму-разуму. – Он нагнулся, схватил труп за волосы, приподнял голову и заглянул в лицо. – Я знал его. Мы прокручивали с ним кое-какие дела и хорошо понимали друг друга. – Нет, ты не такой. Ты никогда не встречался с ним! В синих глазах вспыхнуло пламя, от которого у Евы сжалось все внутри. – Я не люблю, когда женщина называет меня лжецом. – Рорк… Он поднял нож и медленно выпрямился. – Рорк, да не тот. Я – Патрик Рорк. – Он повертел нож в руке и, нехорошо улыбаясь, шагнул к ней. – Думаю, пора научить тебя уважать отцов. Ева вскрикнула и проснулась. Капли холодного пота стекали с ее тела, как кровь. К прибытию бригады Ева взяла себя в руки. Кошмары, тревога за Рорка и даже неминуемый неприятный разговор с Соммерсетом были забыты. – Мы ищем Луи Жавера, который был помощником Хастингса в январе, во время съемок свадьбы. Жавер – псевдоним, Луи – скорее всего, настоящее имя. Забудем о возрастной группе. Будем считать, что ему от двадцати пяти до шестидесяти. Очень профессиональный, артистичный, умный. Вероятнее всего, живет один и имеет хорошую фотоаппаратуру или обладает доступом к ней. Лично я считаю, что он является владельцем. Это его инструмент, его работа и его искусство. Она откашлялась и продолжила: – Фини, я хочу, чтобы ты поработал с Браунинг. Луи Жавера нет в списке студентов, которых она посылала к Хастингсу, но подозреваемый мог изменить имя. Держу пари, что он учился у нее, и что она видела его работы. Я уже намозолила ей глаза. Может быть, свежее лицо заставит ее что-нибудь вспомнить. – Впервые за последние двадцать лет кто-то сказал, что у меня свежее лицо, – пробурчал Фини, уминая булочку. |