Книга Ловцы душ, страница 33 – Яцек Пекара

– Даю вам день свободы, – решил я наконец. Они даже не обрадовались, поскольку слишком долго меня знали, чтобы понимать, что такие слова означают на самом деле.

– Близнецы в одну сторону, Курнос – в другую. Покрутитесь по селам, поболтайте в корчмах, попейте с местными. Хочу знать, о чем те говорят, что их беспокоит, что думают о Ройтенбахе… Не наливайтесь слишком сильно. И, – погрозил я им, – никаких глупостей. И, – погрозил им еще раз, – никаких девок.

Близнецы одновременно скривились – будто сговорившись.

– Никаких девок, – повторил я сурово. – Никакого мухлежа в карты или кости. Лучше не играть вообще, даже если вас пригласят. Вы поняли?

Они кивнули.

– Хорошо, что поняли, – подвел я итог. – И лучше обо всем этом не забывать, потому что шкуру с вас спущу.

Товарищи мои порой вели себя как непослушные псы. Ведь не без причины же близнецы отсидели свои шесть недель в холодных казематах. Однако они знали, что, во-первых, я их окормляю, а во-вторых, давно поняли, что во время расследований Мордимер Маддердин – человек, который не прощает ошибок и непослушания. Потому я надеялся, что они справятся со своей миссией. Как Первый, так и Второй всегда умели вызывать доверие у людей, особенно когда это были простецы. Да и Курнос, несмотря на свою зверскую и пугающую физиономию, умел притвориться добрым товарищем, коли знал, что такая игра ему поможет.

* * *

– Крепко же вы нализались. – Я глядел на них с отвращением.

Первый перднул, Второй – отрыгнул. И был это не тот ответ, на который я надеялся.

– М-м-мы кое-што з-с-снаем зато… – пробормотал Первый.

– Мы ж, типа, по работе напилис-с-сь, – добавил Второй точно так же косноязычно, но с явственной гордостью в голосе.

Нет, в таком состоянии с ними было не поговорить.

– Курнос, возьми-ка этих идиотов и сделай с ними что-нибудь. И пусть, как снова здесь появятся, будут трезвыми.

Я не думал, что это займет так много времени, но наконец они вернулись. Курнос – с довольной физиономией, зато близнецы сердитые и насквозь мокрые.

– Хм-м? – глянул я на Курноса.

– Бросил их в ров, – пожал тот плечами.

– Протрезвели?

– Ага, – Первый и Второй произнесли это хором, обогнав Курноса.

– Как я рад, – произнес я с деланым энтузиазмом. – Водоросли стряхни, – глянул в сторону Второго.

Тот сунул пятерню в волосы, вытащил пучок зеленых, скользких, спутанных нитей.

– Ну, слушаю.

– Девки пропадали, – сказал Первый. – Четыре, – выставил пальцы.

– Как это – пропадали?

– Да вот: пропадали. Пошла такая пасти козу и не вернулась. Ну, типа, например…

– Молодые?

– Моло-о-о… – Первого внезапно стошнило, – …о-одые. Прости, Мордимер.

Он сблевал еще раз, закончил со вздохом облегчения и с улыбкой. Выплюнул кусочек мяса, застрявший между зубов.

– За что Господь меня карает? – спросил я, не дожидаясь ответа.

– Все молодые, но только об одной говорили, что типа красивая, – добавил Второй.

– Когда пропали?

– С весны.

– Все как одна селянки?

– Типа селянки.

– Ступайте и проспитесь. Завтра еще поговорим.

Они вышли, а я остался с Курносом. Сел чуть поодаль от него, хотя навряд ли это помогло бы: вонь, бьющая от его тела, казалось, наполняла всю комнату.

– А у тебя что?

– Слышал о трех девках.

– Может, тех самых?

– Нет-нет, – покачал он головой. – Все были из одной деревни. Три сестры. Тринадцать, четырнадцать и пятнадцать лет. Пошли на речку и не вернулись.

– Утонули, – рискнул я предположить.

– Ага, – проворчал он. – Там и кота не утопишь.

– Я слышал когда-то такую историю о трех девочках. Одна начала тонуть, вторая пошла ей на помощь, и та утянула ее под воду, третья пыталась спасти двух остальных. Не выплыл никто.

– Я же говорю – там даже кота не утопишь, – напомнил он мне обиженным тоном.

– Может, случилось все после дождей и река разлилась? – спросил я, поскольку знавал, как мелкие ручейки превращались в опасные и ревущие реки, полные водоворотов и предательских ям.

– Нет, – ответил он решительно. – Говорят, что тогда река была, как и нынче. А нынче ее можно по камня перейти, не замочив ног.

– И что об этом говорят в селе?

– Как обычно, – пожал он плечами. – Одни – что твари из лесу их поймали, другие – что убежали с любовниками…

– Ну да, – прервал я его, – особенно та, самая младшая.

– Третьи вообще болтают, что они в город ушли искать лучшей жизни.

– Итого пропало семь девушек – по крайней мере, о семи мы знаем. Это ли не странно, Курнос?

– Он их похищает? Хотя у него – красивейшие дворянки? Как-то оно не срастается…

– Но мы ведь помним такие дела.

– Ага, помним.

Молодые девушки были прекрасными объектами для темных ритуалов. Я слышал об аристократке, которая любила купаться в крови невинных девиц, поскольку – как утверждала – это придавало ее коже шелковую мягкость и удлиняло жизнь. Да и я сам как-то распутал дело красивой и умной девицы, которую собственный отец жаждал принести в жертву, исполнив демонический обряд. Знал я и то, что некоторые чернокнижники платят вызываемым демонам именно жизнью, сердцем или кровью девственниц.

Вот только Ройтенбах не казался чернокнижником. Правда, внешность бывает обманчивой, а я – отнюдь не всеведущ. Получалось, что мы обнаружили след, который стоит проверить. И я решил, что для проверки есть смысл применить методы, которыми я всегда пользовался очень неохотно. Ждало меня странствие, в котором спутниками моими становились молитва и жестокая боль. Это не стоило пятисот крон, полученных от Хоффентоллера, которые, к слову, в любом случае уже перешли в мою собственность. Но такова была цена моих сомнений. Кое-кто из инквизиторов обладает талантом, позволяющим видеть мир, скрытый от взглядов прочих людей. Мы не часто пользуемся этой способностью, поскольку всякое подобное путешествие – угроза жизни, оно приводит к смертельным опасностям для души и высасывает жизненные силы. Но мне сложно было противиться впечатлению, что в замке Ройтенбаха не все так, как должно выглядеть на первый взгляд. Я не мог приказать маркграфу предоставить свой замок для проверки, но мог провести эту ревизию так, чтобы он о ней не имел ни малейшего представления.

Я приказал Курносу остаться, поскольку инквизиторская молитва приводит к такому измождению организма, что на несколько часов я сделаюсь слаб, будто новорожденный котенок, и речи не будет, чтобы кому-то противостоять, случись что. Я, правда, не думал, что Ройтенбах прикажет меня убить, однако не хотел рисковать без нужды.