Книга Частичка тебя. Мое счастье, страница 33 – Джина Шэй

– Меня вообще никто не слушает, – голос Шуры неожиданно становится плаксивым, – мама не слушает, полиция не слушает. Все говорят – это я подсмотрела код у сейфа. И камеру испортила. Теть Юлю подставила. А я точно помню, что когда на работу пришла – тетин кабинет нараспашку стоял. Я испугалась, начала проверять, а сейф – возьми и откройся. Это она, она забыла его закрыть!

– А морфий тоже она тебе колола?

Спокойствие Лекса вызывает только ярость Шуры.

– Вот! И вы как все! Все твердите одно и то же! Если кололась сама – значит, и все остальное сама делала. А я помню, что не делала! Не делала! Не делала!

– Как ты живой-то ушел от неё? – вопросительно бросаю взгляд на Алекса.

– Она просто рыдала, – Михеев пожимает плечами, – в моей работе привыкаешь и к большему неадеквату. Но ты слушай, слушай, еще не все.

– Я тебе верю, Шура, – мирно озвучивает Алексей. И нужно отдать ему должное – он действительно из тех, кто, произнося эту фразу, может выдать все сто процентов искренности, – верю, что не ты открывала сейф с ампулами. Возможно, это действительно забыла сделать твоя тетя? Сможешь о ней что-нибудь сказать?

– Тетя как тетя, – Шуру вновь бросает от эмоционального пика к равнодушию, – мне она не нравится, но она меня на работу протащила, когда отовсюду выгоняли.

– Не нравится тебе? – заинтересованно повторяет Лекс. – А чем не нравится?

Серьезно? Вести такие разговоры с едва-едва оклемавшейся наркоманкой?

– Она не любит, когда что-то идет не так, – безразлично откликается Шура.

– Не так это как?

– Как ей хочется.

– Этого никто не любит, – замечает Лекс в записи.

– Да, но… – Шура будто теряется, подбирая пример, – если моей маме что-то не нравится – она просто скажет. Или раззлится, накричит, но извинится обязательно. А тетя Юля… У неё разное было. Например, я забуду ей обед принести – а она пробирки в лаборатории разобьет, и всем говорит, что это я. И все ей верят, потому что знают, что у меня руки из… Мне-то плевать, но другим… Не знаю. Навряд ли.

– Другим? – Лекс виртуозно цепляется за всякую подходящую зацепку. – Кому это другим?

– Ну… – Шура мнется и начинает запинаться, – например, нашему… Администратору. Её тетя Юля особо не любит. Даже запретила мне Анжелу Леонидовну в её присутствии вообще упоминать по имени. А еще… Я слышала, Анжелу Леонидовну кто-то недавно напугал. Заперли в конюшне. И вот… Я точно знаю, что теть Юли в этот момент в медпункте не было. Она мне позвонила, сказала, что занята, и велела выйти оказать помощь. А когда я спросила, где она была – она начала говорить, что я что-то путаю. И что она, мол, была в медпункте, только в туалете. А я знаю, что её там не было, я полы мыла. Вот.

Лекс щелкает кнопочкой и разводит руками.

– Вот!

Переварить все услышанное оказывается непросто. Я так и замираю. Вцепившись в подлокотник кресла ногтями, приоткрыв рот.

– Что ж, добавлю к твоему веселью еще небольшой фактик, – Лекс ослепительно улыбается, – смывы крови с той простыни, что ты мне привез, сделали. Проверили. Там третья группа, положительный резус. А у твоей невесты – вторая отрицательная. В общем – это не её кровь.

– Значит, это все-таки инсценировка?

– Вот сразу видно интеллектуального человека, – Лекс ухмыляется, – я бы сказал, что это разводка. Проверка на лоха.

– И я блестяще ее прошел, где поставить зачет? – эхом откликаюсь.

– Прости, родной, за зачетом к той, что устроила тебе этот дивный экзамен, – Лекс разводит руками.

– Ты сказал, что говорил с матерью Шуры?

– С докторшей? Да, – Лекс встряхивает подбородком, – своеобразная тетка, но после того, как я в красках обрисовал, какую дивную сцену тебе закатили, она охренела и сдала сестру с потрохами. Не беременность Юля у неё наблюдала. А пыталась сделать ЭКО. С твоими, как бы это сказать…

– Я понял, – на самом деле понимаю я далеко не сразу. А потом припоминаю, как в какой-то момент мы начали очень активно предохраняться.

И… Она серьезно, что ли?

– Вот только не срослось у неё с искусственным, – Лекс скроил печальную физиономию, – Татьяна предалагала ей пройти процедуру повторно, мол, с первого раза редко у кого получается. Но Юля твоя отказалась. Сказала, что вы сами попробуете. Только попросила тебе вообще ничего не говорить, даже если ты заявишься. Прям так и сказала. Опять таки рыдала. Ты у меня одна, сестрица, только на тебя и могу рассчитывать, я вот тебе помогла, и ты мне помоги. Не говори Коле, сама скажу, только духу наберусь. Только не набралась. И месяц спустя не набралась. Ты когда сам пришел, у Татьяны чуть инфаркт не случился. Она сестре позвонила, выговор сделала, ты, мол, до какого момента врать продолжишь, у тебя свадьба на носу. А Юлька твоя давай реветь и каяться, каяться и реветь. Клялась, что за неделю точно все расскажет. До свадьбы.

– Снова манипулировала?

– Ага, – легко кивает Лекс. Ему явно нравится рисующаяся перед его глазами история. Кажется, обычно ему достаются дела поскучнее, – в общем, с моей легкой ноги Татьяна Сергеевна двинула сейчас в полицию. Рассказывать о том, что вообще-то у Александры очень крепкое алиби, она во время отключения сигнализации была за городом, на юбилее у бабушки. На котором Юля, кстати, единственная отсутствовала. Мама на неё обиделась. Ей, кажется, так и не перезвонили. Только ты приехал и тот не поздравил.

Господи, и как вот это все выложить в один стройный ряд?

Юля и вправду психопатка. И вправду пыталась навредить Энджи в конюшне. Врала мне про беременность. Устроила имитацию выкидыша.

Последняя мысль – самая болезненная, самая кислотная.

Я все принимал за чистую монету.

Был уверен, что жизнь дала мне второй шанс, еще один шанс создать что-то свое, настоящее. И вместо семьи, которую хотел создать, получилась какая-то уродливая карикатура.

– Как думаешь, она знала про Олину замершую? – деловито уточняет Лекс.

– Я сам ей рассказывал. Вместе и с тем, что тогда самые паршивые анализы были у меня. Не хотел обманывать здоровую девушку.

– Потрясающий расчет, – Лекс – этот циничный мерзавец восхищенно округляет глаза, – так виртуозно вешать тебе лапшу на уши, чтобы ты в её сторону даже дохнуть боялся. И так феерично завершить спектакль. И ведь ты бы на ней женился. Не бросил бы. Держу пари, себя бы окончательно сожрал. Ты же и Олю не бросал, принципиальный олень.

– Пошел ты, – выдыхаю пусто и вымученно, ощущая, как гудит в висках. Слушать от любовника бывшей жены о собственной рогатости – оно, конечно… Похрен. Мы давно друзья. Но самодовольная ухмылочка Лекса подбешивает немного.

Осознавать такую кучу информации постфактум – как будто с размаху биться головой об лед. Больно. И в голове гудит.