Книга Частичка тебя. Мое счастье, страница 44 – Джина Шэй

– А, Николя, – Светлана кивает, явно понимая, о чем речь, – да, он к нам зачастил в последнее время. А уж с тех пор, как уломал Эда проинвестировать ваш клуб – так и вовсе спасу от него нет. Даже сегодня, в наши законные семейные выходные с утра приперся говорить о делах.

Она говорит… Слегка ворчливо, но спокойно, как говорят о слегка надоедливом, но горячо любимом родственнике.

Господи…

Козырь стал инвестором “Артемиса”.

Так дурно мне не становилось с той самой поры, как на переговоры с Тимирязевым явился Вяземский.

Потому что он-то появился на горизонте, побесил, походил с самодовольным видом, но после того, как знакомые дяди нарисовали ему несколько недель увлекательного досуга, он не стал нарываться на новые неприятности, и просто сгинул, делая при виде меня холодно-презрительное лицо, но все же – просто игнорировал.

А вот Козырь…

Его не прижмешь, он сам всех прижимает.

И то, что он не испытывает ко мне пылкой любви – это видно невооруженным взглядом.

– Эй, эй, тебе плохо? – на моем плече стискиваются пальцы Татьяны. – Ты как-то сбледнула.

– Посади её, Тань. Я сейчас воды принесу, – командует Светлана, – воды или, может быть, чаю?

– Нет, нет, не надо ничего, – мне становится действительно плохо от мысли, что жена Козыря пойдет ради меня куда-то там.

Да он и так меня со свету сживет, а уж после этого…

– Воды, значит, – Светлана категорично качает головой, а потом исчезает в домике. Ей просто плевать на чьи-то возражения.

– Да успокойся ты, – фыркает Татьяна, подталкивая меня к скамейке у крыльца, – все в порядке. Мы были в твоем положении. Знаем прекрасно.

– Вы просто не понимаете, – выдыхаю отчаянно. Правда ведь не понимают. Козырь не мог согласиться на инвестиции до того, как все разузнал о клубе. Но согласился. А значит – это вопрос времени, когда меня отсюда начнут выживать.

Удивительно, но со стаканом воды из коттеджа выходит не Светлана, а… Ольшанский. Спасибо, что не Козырь. А то я бы и глотка сделать не смогла. А тут все-таки пью, пытаясь справиться с чувством безысходности.

Может быть, он скажет мне об этом прямо сейчас?

Козырь ведь наверняка позвал меня именно для этого. Предупредить, что он может заказывать музыку, и посоветовать написать заявление самостоятельно, пока не попросили…

– Там у вас кофе стынет, – спокойно произносит Ник, когда пустой стакан, прошедший через мои и его руки, оказывается в руках у Татьяны, – а нам – нужно работать.

Девушка кивает, шагает к дверям, останавливается только на пороге, бросает на меня внимательный взгляд.

– Не мучай её, Ник, – негромко произносит она, – на неё и так смотреть больно. Почти зеленая.

Так странно понимать, что о тебе беспокоится почти незнакомый человек. И с чего? Наверное, просто потому, что человек она хороший.

– Нам и вправду пора работать, – повторяет Ник, и я болезненно жмурюсь.

Ну точно.

Если бы он не хотел сказать мне ничего огорчительного – дал бы обещание. Такое легкое, почти никак не ограничивающее, при его-то исполнительности. И сейчас она уйдет, и он поставит меня перед фактом. Что все, конечно, хорошо, но интересы клуба, дорогая Анжела – превыше всего.

– Держи, – на мои колени опускается бумажный лист. Это что, уже приказ? Ну нет, он же не может меня уволить сам, пока я – беременная и состою в штате. Я сама еще могу, да. Вроде. Но чтобы он, сам, не имея статьи…

– Я думал, тебе это нужно, Эндж.

Разворачиваю, скорее из интереса, но больше – из опаски. Ничего не жду.

Мое прошение.

Украшенное размашистой резолюцией.

“Сделку с участием объекта залога разрешаю. Козырь Э.А”.

У меня даже не хватает сил на вспышку негодования. Весь ресурс уходит на то, чтобы поверить увиденному. Все-таки Ник прочел то дурацкое сообщение. Но как? Во всплывающих, что ли, заметил? Хотя нет. Сейчас меня интересуют несколько иные вопросы.

– Как? – тихо спрашиваю. – Как ты это сделал? Он ведь не собирался мне разрешать. Это я успела понять.

– Тебе показалось, – он спокойно жмет плечами, – с чего бы Козырю вставлять тебе палки в колеса? Воду пей, тебе явно нужно.

Делаю глоток, не чувствую ни капли свежести.

– С чего бы? – повторяю медленно. – Ну хотя бы с того, что я его предала. А он не из тех, кто прощает обиды. И до твоего прихода он довольно ядовито спрашивал, что такого я могу сделать, чтобы убедить его подписать эту бумагу. Он не собирался…

– Подписал же.

– Вот я и хочу знать, чего это тебе стоило?

– Пойдем поработаем все-таки, – он настолько отчетливо уклоняется от ответа, что все мои чувства ором орут, что дело тут нечисто, – мне точно пора. Тимирязев уже столько раз мне звонил, что кажется – пожар случился, не иначе. Хотя он сейчас в принципе на эйфории, после того как вопрос с инвестором разрешился положительно.

Два упрямых взгляда, мой и его, скрещиваются в воздухе, словно два тонких гибких клинка.

Я – не хочу, чтобы он уклонялся от ответа, он – не желает отвечать, будто подчеркивая – цена все-таки уплачена, и от того, что она не желает быть озвучена – она немаленькая.

И я хочу её знать.

Зачем?

Затем, что я гребаная мазохистка. Люблю сначала отпинать себя ногами, потом – позволить прокашляться, продышаться, зарастить раны жесткой корочкой, а потом – снова с размаху швырнуть себя об асфальт.

Все, что касается Ольшанского – это все непрерывное садо-мазо, в котором я сама себе и палач, и жертва.

Потому что будем честны и откровенны – я не перестала на него смотреть.

Я не перестала им любоваться.

Скучать.

Только мечтать перестала – это да, это было.

Даже не знаю, что ударило по мне больнее – чужое имя в одной постели со мной или долгая, мозговыносящая, до тошноты сладкая история его отношений с Юлей.

Все, наверное.

Так устала быть ему ненужной, что что-то во мне просто сломалось. Хрустнуло. И смотреть на него стало еще больнее, как на всякую несбывшуюся мечту. Потому что раньше я хотя бы надеялась, что он меня рассмотрит, увидит, прозреет…

А сейчас – точно знаю, что нет. Это невозможно. Я вслух ему сказала о своей любви. А он просто ушел, потому что это все было ему не интересно.

Счастье в таких исходных данных просто невозможно.

И все же даже понимая это, я хочу знать, как именно он убедил Козыря подписать мою бумагу. Продал душу? Просто уболтал? Или Козырь решил пощадить беременную меня? Не замечала в нем такой слабости.