Книга Голос из прошлого, страница 60 – Нора Робертс

Он дернул ее за волосы, а другой рукой схватил за горло и оцарапал ногтями шею. Слезы брызнули у нее из глаз, голос прервался.

— Потом они посадят тебя в железную клетку. Клянусь. Отпусти меня и уходи, пока цел. Я забуду о твоем существовании.

— Так ты мне угрожаешь?

— Я не угрожаю. Я так и сделаю.

Он в ярости сжал ее горло, и Тори почувствовала, что сердце у нее останавливается.

— Отпусти, — и она сунула руку под прилавок, — уходи, прежде чем кто-нибудь войдет и увидит тебя.

На лице его выразился страх. Пальцами она нащупала гладкие металлические ручки ножниц. Он толкнул ее, и она ударилась о кассу.

— Мне нужны деньги. Давай все, что есть. Ты мне задолжала за каждый свой вдох на земле.

— Здесь мало. Тебе надолго не хватит.

И она открыла кассовый ящик, вытащила выручку. Пусть все возьмет, только уходит.

— Та лживая шлюха в Хартсвилле гореть будет в аду. — Он все еще держал ее за волосы, засовывая деньги в карман. — И ты ей составишь компанию.

— А ты там уже одной ногой.

Она не знала, почему это сказала. Ведь она не умела предсказывать будущее. По счастью. Но сейчас, неотрывно глядя на него, она видела словно воочию.

— Ты не переживешь этот год и умрешь в боли и страхе. Сгоришь в огне. Умрешь в муках.

Он побелел, отшвырнул ее к стене и поднял руку.

— Да сгинут ведьмы. Попомни это. Можешь всем и каждому рассказывать, что видела меня сегодня. Я еще вернусь и сделаю то, что должен был сделать в минуту твоего рождения. Дьяволово отродье!

Он приоткрыл дверь, высунул голову, оглянулся по сторонам и выбежал. А Тори тупо смотрела на ножницы в своей руке. Она едва не пустила их в ход.

Она села на пол, уткнулась лицом в колени и вся съежилась, как бывало в детстве. В таком положении и нашла ее Фэйф, вошедшая в магазин с извивающимся на руках щенком.

— Господи, Тори! — Она охватила одним взглядом пустой кассовый ящик и Тори, дрожащую на полу. — Что с тобой? Ты не ранена?

— Все в порядке.

— Тебя ограбили среди бела дня? Ты вся дрожишь. Они угрожали тебе ножом, хотели застрелить?

— Нет-нет. Все в порядке.

— Крови нет. Ух ты, какая царапина на шее. Я вызову полицию. И врача.

— Нет! Ни полицейских не надо, ни врача.

— Не надо полиции? Я увидела, как из магазина выскочил огромный мужик, и поэтому вошла. И что же я вижу: касса пуста, а ты сидишь за прилавком на полу и вся дрожишь. И говоришь, что не надо полиции?

— Меня не грабили. Я сама отдала ему деньги. Там не было и сотни долларов. И деньги тут ни при чем.

— Ну, если так у тебя пойдут дела, ты долго здесь не наторгуешь.

— Я никуда отсюда не уеду. Я останусь, и никто и ничто не заставит меня снова уехать. Ничто! И никто! И никогда!

Фэйф распознала в ее голосе нотки начинающейся истерики.

— Ну и ну. Почему бы тогда тебе не встать и не пройти на минуту в подсобку?

— Говорю тебе, все в порядке.

— Одно из двух: или ты глупа, или врешь мне. Но, как бы то ни было, вставай.

Тори попыталась ее оттолкнуть, собираясь сама подняться, но ноги стали ватными, и ей пришлось опереться на Фэйф.

— Я пока оставлю здесь щенка. У тебя есть здесь что-нибудь выпить и чем закусить?

— Нет.

— Узнаю тебя. Скромница Тори не позволяет себе ни одной бутылочки спиртного, спрятанной где-нибудь в укромном месте. А теперь сядь, отдышись и объясни, почему не надо вызывать полицию.

— Будет только хуже.

— Почему?

— Потому что ты видела моего отца. Я отдала ему деньги, чтобы он ушел.

— И он оставил тебе на память свою метку. Тори промолчала, а Фэйф тяжело вздохнула.

— Догадываюсь, что это не в первый раз. Нет-нет, Хоуп мне ничего не говорила, ты, наверное, взяла с нее клятву молчать, но у меня ведь были глаза. Я видела тебя в синяках и полосы от ремня на ногах, и нередко. А ты всегда говорила, что упала, что напоролась, а ведь ты не была неуклюжая. И в то утро, когда ты пришла сказать нам о Хоуп, ты тоже была в кровоподтеках.

Фэйф подошла к мини-холодильнику, достала бутылку воды и откупорила ее.

— Вы поэтому с ней не встретились в тот вечер? Потому что он излупил тебя? — И она подала Тори воды. — Сдается, в том, что случилось тогда, я винила неповинного человека.

Тори жадно выпила воду.

— Винить надо того, кто убил ее.

— Но мы не знаем, кто это. Гораздо удобнее возводить вину на человека, которого знаешь. Возьми трубку и позвони шефу Рассу.

— Я хочу, чтобы он ушел. Думаю, ты меня не поймешь, но это так.

— Люди вообще друг друга не понимают, — философски заметила Фэйф и прислонилась бедром к столу. — Мой папа редко поднимал на меня руку. Да и то это был шлепок-другой. Но уж как кричать на меня, он знал очень хорошо, и как приводить этим в ужас маленькую девочку. В ужас от того, что я опять не оправдала его надежды и ожидания. Я понимаю, что мой страх и ужас совсем другие, что испытывала ты. Но интересно, если бы мой отец был другим человеком, как бы это повлияло на мою жизнь, как бы я поступила?

— Ты бы вызвала полицию и засадила его в тюрьму.

— Ты чертовски права. Но я понимаю, почему ты этого не сделала.

Тори поставила чуть уже окрепшей рукой бутылку с водой на стол.

— Почему ты так добра ко мне?

— Понятия не имею. Никогда ведь тебя особенно не любила, но, наверное, из духа противоречия и по контрасту с Хоуп. Ты сейчас спишь с моим братом, и, узнав об этом, я поняла, что он значит для меня гораздо больше, чем я предполагала. Поэтому имеет смысл познакомиться с тобой поближе, чтобы понять свое отношение к вашей связи.

— Так, значит, ты добра ко мне потому, что у меня сексуальные отношения с Кейдом.

Такая сухая констатация факта позабавила Фэйф.

— В каком-то смысле — да. И еще потому, что секс с моим братом тебе достается нелегко. И мне тебя жалко.

— Ты права. — И Тори встала, радуясь, что перестала дрожать. — Это меня выматывает донельзя.

— Представляю. Ты не любишь, когда тебя жалеют. Но дело в том, что ни одна женщина не должна бояться своего отца. И ни один мужчина на свете не имеет права, независимо от того, родственник он или нет, избивать в кровь ребенка… Ну а теперь пойду взгляну, что там учинил мой щенок.

— Щенок? — Тори вытаращила глаза. — Какой щенок?

— Да мой. Я еще никак ее не назвала. Фэйф вышла, и вскоре послышался хохот.