Книга Пай-девочка, страница 46 – Мария Королева

А вообще, мне бы хотелось, чтобы он чаще приходил. Он оставался у моей постели не больше пятнадцати минут. Коротко и возбуждено рассказывал о том, что происходит на аэродроме. Спрашивал, как мои дела. Потом он целовал меня в нос и убегал — веселый, красивый.

Сначала он приходил три раза в неделю, потом — два. А однажды я поняла, что не видела его уже почти десять дней.

Зато ко мне пришла неожиданная посетительница.

Генчикова бывшая жена.

Я её сразу узнала. Кажется, её звали Оксаной.

— Привет, — сказала она, усаживаясь на краешек моей кровати, — я принесла тебе шоколадку.

— Спасибо… Ты ко мне?

— А, что незаметно? — усмехнулась она. — Я просто живу в этом районе.

Услышала, что с тобой произошло, и решила заскочить.

Я выжидательно молчала. О чем я могла с ней поговорить?

— Ну, как твоя любовь.

— Очень хорошо. А что?

— Он не приходит, да?

— Слушайте, зачем вы пришли? Настроение мне портить? И так у меня все плохо, да ещё и вы?

— Значит, не приходит, — констатировала она. — Ты меня извини, девочка. Наверное, я и правда не должна была приходить. Поступила, как сволочь, но ничего поделать не могу. Мне надо знать.

— Зачем? Вы все ещё его любите?

— Какой бред! — криво усмехнулась она. — Конечно, нет. Но признаюсь честно, обида осталась. Так меня никто не обижал.

— А я-то тут при чем?

— Мне надо знать, действительно ли он такой черствый или дело во мне? Может быть, это я сама была виновата? Что-то сделала не так? Признаюсь честно, когда я увидела вас на аэродроме, меня это задело. Он так нежно на тебя смотрел, так обнимал, мне показалось, что он в тебя влюблен.

— Он и правда в меня влюблен. А зачем вы вообще приперлись на аэродром?

— Соскучилась по прыжкам, — улыбнулась она, — хотела прыгнуть. Ребенок подрос, ему четыре года уже. Подумала, что могу вернуться в спорт. Но когда увидела Гену и тебя, поняла, что не смогу. Надо либо выбрать другой аэродром, либо вообще оставить эту затею. И вот теперь мне интересно… Бросил ли он тебя здесь, в больнице, или нет?

— Не бросил, — твердо сказала я.

— Меня он тоже любил… И так же на меня смотрел. Любил, пока все было хорошо. Пока мы прыгали вместе. Это его главный интерес. И женщина ему нужна такая, чтобы для нее тоже главным интересом был аэродром. Прыжки. Небо. Парашюты. Комбинезоны. Больше ничего.

Я вспомнила тот день, когда Генчик впервые обратил на меня внимание. Он сказал, что я выглядела красавицей, когда покидала самолёт.

То был мой самый первый прыжок. До этого я была знакома с Генчиком почти два года, и он даже не всегда помнил, как меня зовут. Я тихо таяла от нежности, укладывая его парашют, а он вовсю кокетничал с девчонками — парашютистками.

— Можно попросить об одолжении?

— Да? — удивилась бывшая Генчикова жена.

— Уходите отсюда. И больше меня не навещайте.

Она засуетилась. Достала из кармана большую швейцарскую шоколадку и положила её на мою прикроватную тумбочку. Потом улыбнулась мне и, уже обернувшись у двери, сказала:

— Я так и знала, что он не изменился. Значит дело не во мне, а в нём. Извини. Мне очень жаль.

Шоколадку я отдала Аннет. Я знала, что она любит темный шоколад, особенно с цельными лесными орехами. Она тотчас же разорвала хрусткую обертку.

— Вот сука, — сказала Аннет с набитым ртом. Её губы были перепачканы шоколадом. — Зачем она сюда приперлась? Только душу травить!

— Мне всё равно, — улыбнулась я.

— А он правда бросил её беременную?

— Нет. Она сама от него ушла. Она сказала, что он заставлял её прыгать, говорил, что это не опасно, пока живот незаметный.

— Какой кошмар, — скривилась Аннет

— Может быть, это и правда не опасно?

— Не знаю. Ты когда-нибудь была беременна?

— Нет. А ты?

— Я была. Два раза. В первый раз, когда мне было семнадцать лет. Я тогда ещё не умела предохраняться.

А во второй раз — совсем недавно. Не знаю, что произошло, может быть, мои пилюли оказались просроченными… Слушай, а этот твой Генчик и правда реже стал приходить.

Мне захотелось швырнуть в неё подушкой. Зря, что мне нельзя делать резких движении.

— Замолчи.

— Мне он не нравится.

— Главное, чтобы он нравился мне, ты не согласна?

— Да, но… Ладно, проехали.

И Аннет вновь принялась за шоколад.

Генчик стал приходить реже.

Иногда я просила у Аннет её мобильный телефон и набирала его номер.

— Привет, Настюха! — весело говорил он.

Мне не нравилось, что он стал называть меня Настюхой. Раньше он называл меня Настеной или Настенькой.

— Когда тебя выпишут?

— Не раньше чем через три недели.

— Ясненько. Давай выздоравливай скорее. Здесь, на аэродроме, так весело! Ты собираешься прыгать зимой?

— Если разрешит врач.

— Плюнь на то, что скажет врач. Все врачи — жуткие перестраховщики. Знаешь, а я однажды прыгал в гипсе.

— Поздравляю!

— А ещё я знаю одного парня! Он при приземлении сломал руку. А не прыгать он не мог. И вот он прыгал тандем прямо с загипсованной рукой. С тех пор к нему приклеилось прозвище — пистолет… О, Киса передает тебе привет!

— Ей тоже передай… Гена, ты что-то давно не заходил…

— Настюха, да понимаешь, то одно, то другое. Октябрь такой теплый, я прыгаю в Тушино почти каждый день. Днём работа, вечером прыжки. В выходные — тоже прыжки. Ну когда мне выбраться? Лучше ты побыстрее выздоравливай и приезжай! Договорились?

— Хорошо. — вздохнула я. — Пока.

Больше я Генчику не звонила. И перестала красить ресницы по утрам. Я поняла, что он больше не придёт. Хотя я всегда была из породы надеющихся на лучшее.

Но здесь было ясно — не придет, и всё. Без вариантов.

А через несколько дней я узнала и причину, по которой Генчик стал называть меня Настюхой, а не Настёной.

Об этом рассказала мне Юка.

Юка по-прежнему приходила каждый день, обвешанная ресторанными пакетиками. Она не пыталась со мной заговорить. Я её ждала. Мне было бы грустно, если бы в один прекрасный день Юка не пришла. Когда она появлялась в палате, я демонстративно отворачивалась к стене. Я знала, что она на меня смотрит. И мне это было приятно.

Я знала, что она несколько минут постоит возле моей постели, а потом уйдет, кивнув на прощание Аннет.