Книга Пай-девочка, страница 47 – Мария Королева

Но однажды Юка не ушла.

Она придвинула поближе к моей постели шаткий больничный стул и уселась на него нога на ногу.

— Ты так и будешь молчать? — насмешливо сказала она.

— Так и буду, — буркнула я, но все-таки повернулась.

— Ты никогда не задумывалась об умении прощать?

— Есть вещи, простить которые сложно.

— Сложно, но возможно ведь?

Я промолчала. Попробовала опять отвернуться к стене — там висел плакат с парашютистами, которые принес мне кто-то из аэродромных визитеров. На плакате улыбающийся парашютист в ярко-желтом комбинезоне показывал в камеру язык. Мне нравилось на него смотреть.

Юка взяла меня за подбородок и развернула мое лицо к себе.

— Что, я не заслуживаю даже того, чтобы меня выслушали?

— Хорошо, говори.

— Я была не права. Не права, что сказала тебе такое перед прыжком.

— Ты должна была сказать раньше.

— А зачем? У тебя так все хорошо складывалось, зачем тебе нужна была лишняя ревность? Мне не хотелось причинять тебе боль. Если бы у меня был с ним роман, я бы сказала. А так, один ничего не значащий трах…

Я передернулась, как от сквозняка.

Я уже успела об этом забыть. Но как только Юка заговорила, вновь представила себе, как она извивается в его объятиях. И у нее, надо полагать, нет жировых валиков на талии.

— Ничего не значащий трах, — повторила она, глядя в окно, на голые ветки деревьев. — Между прочим, скажу я тебе, любовник он никакой.

— Замолчи. Уходи. А то я сейчас закричу.

— Да брось ты. — Она потрепала меня по руке. — Может быть, ты и права. Может быть, тогда он был просто пьян. Может быть, со мной он трахался, а тебя любил, поэтому мне так и показалось? Факт в том, что это совсем не важно.

— Для меня тоже. Знаешь, Юка, он больше ко мне не приходит. Кажется, это все.

— Ну и слава Богу! — вдруг почти весело воскликнула она.

— Что ты говоришь?

— Потому что состоялась только первая часть нашего с тобой разговора. Теперь перейду ко второй. У Генчика новая девка.

— Что? — я дернулась, забыв о том, что мне нельзя вставать, но Юка ловко удержала меня на месте.

— Да. Хорошо, что об этом говорю тебе я, твоя подруга.

Я вовсе не была уверена в том, что это действительно хорошо.

— Парашютистка? — ревниво поинтересовалась я.

— Еще бы.

— Кто бы сомневался…

Тут бы мне стоило расплакаться, тем более и подслушивающая Аннет протянула мне упаковку бумажных носовых платочков. Но я вдруг поняла, что плакать не могу. Мне даже страшно стало, потому что в тот момент я была уверена, что расплакаться мне больше не удастся никогда. И что это за жизнь — без слез?

— Она красивая? — спокойно спросила я.

— Да, — так же спокойно ответила Юка.

— Красивее меня?

— Намного.

Я так и думала, что красивее, но втайне ожидала услышать — нет. Наверное, любая другая девушка на месте Юки и сказала бы — нет. Но Юка мне никогда не врала, я любила её за это и ненавидела.

Потом, когда она уйдет. Аннет скажет мне, что она — сука. А я устало отвечу, что нет, просто у нее, как и у каждого человека, свои странности.

— Ты расстроилась?

— Не знаю, — сказала я. — Я не видела его уже почти две недели. Я позвонила ему, но он дал понять, что я его больше не интересую. Я успела привыкнуть к мысли, что он не со мной. Но одно дело — не со мной, а другое знать, что он с кем-то ещё.

— Понимаю, — вздохнула Юка и взяла меня за руку. — Тебе грустно. Но не надо принимать так близко к сердцу. Плевать на Генчика. Ведь у тебя есть я.

В конце недели Аннет выписали.

Мы обменялись телефонами, хоть обе и знали, что ни одна из нас другой никогда не позвонит. Мы всегда будем ассоциироваться друг у друга с опостылевшей больничной палатой, вынужденной обездвиженностью, неудобным металлическим судном (когда я только попала в больницу, то четыре дня не могла заставить себя сходить в туалет, потому что вся эта церемония с судном кажется мне довольно унизительной).

Я ждала, что у меня появится новая соседка. Но однажды в мою палату влетела радостная Юка и объявила, что никакой соседки не будет.

— Здесь буду жить я, — сказала она.

— Что? Как это?

— Я заплатила. Они никого к тебе не подселят. Зато я смогу иногда здесь ночевать.

Только я знала, какая это жертва с Юкиной стороны. Она, холеная девушка, изнеженная, капризная, эгоистичная, собиралась жить в пропахшей лекарствами палате, ходить в общий душ, где не всегда бывает горячая вода.

Не знаю, может быть для неё это было что-то вроде игры «Последний герой»? Выживание в условиях нарочитого дискомфорта. Да ещё рядом с вечно ноющей мною.

В больнице у меня испортился характер. Я стала капризной, невозможной. Иногда я сама понимала, что поступаю неправильно, но остановиться уже не могла. Я всё чаще вспоминала о Генчике. Однажды ночью я пожаловалась Юке, что не могу уснуть, потому что представляю себе, что они сейчас вместе.

— Вряд ли.

— Почему? Не надо меня успокаивать, это бесполезно.

— Я тебя не успокаиваю. Это аэродромная девушка. Я слышала, что они будто бы даже и не видятся в Москве.

— А на аэродроме они живут в одном номере?

— Да, — нехотя сказала Юка, — спи.

— В одном номере! — воскликнула я. — Неужели в нашем номере? В том номере, в котором жила о ним я?!

— Успокойся. В том номере живет Шпагин. А они в двести двадцатом.

— А как её зовут? — не могла упокоиться я. — Расскажи мне о ней.

Как она выглядит, во что она одета, сколько ей лет, какого она роста, сидит ли на диете.

— Ты действительно хочешь все это знать?

— Сама не понимаю, — вздохнула я. — С одной стороны, хочу знать всё-всё. С другой, не хочу. Не хочу!

— Тогда перестань строить из себя жертву повысила голос Юка. — Тебя все предупреждали, что это за тип.

— Да, даже его бывшая жена предупреждала… И всё равно мне из-за всего этого не уснуть.

Я услышала шорох — Юка босой ногой пыталась нашарить под своей кроватью тапочки. Я видела её силуэт на фоне освещенного тусклым фонарем окна. Юка надевала халат — у нее был такой халат, что врачи замирали, когда она утром шла в нем чистить зубы. Больше этот халат был похож на наряд танцовщицы из стрип-бара. Юке нравилось шокировать людей.

Она подошла к моей кровати.

— Я с тобой посижу, пока ты не уснешь.