Книга Хозяйственные будни красавицы и чудовища, страница 61 – Татьяна Михаль

А вот Адам завтракал медленней, как истинный аристократ, коим он и являлся.

— Мне даже стыдно, — призналась ему, промокая губы салфеткой. — Я при тебе заглатываю еду, как троглодит.

— Дорогая, я глотаю еду также жадно, — рассмеялся он.

— Ага, то есть ты согласен с тем, что я сравнила себя с троглодитом? С видом первобытных тупых и обильно волосатых людей, у которых едва пробивался человеческий облик? — притворно возмутилась я и со смехом запустила в Адама салфеткой.

Ослепительная улыбка графа была способна воспламенить всю эту столовую.

— Дорогая моя, скорее этот облик подходит мне, когда я звериной ипостаси, правда, меня смущает слово «тупой»...

— Волосатый - раз, — загнула один палец.

— Отсутствие человеческого облика - два, — загнула следующий пальчик.

— Настойчивый, но заботливый, — загнула третий.

Посмотрела на внимательно слушающего Адама и добавила:

— А ещё, очень сильный, харизматичный и. — запнулась на слове, которое чуть не слетело с языка «любимый» и сказала другое: — надёжный и важный. для меня.

— Правда? — хрипло спросил он. Его глаза стали ярче, взгляд серьёзный.

— Чистая правда, — прошептала в ответ, отчего-то смутившись.

Адам взял меня за руку, поднёс к губам и легко, почти невесомо поцеловал, глядя при этом мне в глаза.

Не знаю почему, но этот невинный жест, лёгкая ласка, показалась невероятно сексуальной и интимной. Лицо запылало от внезапного смущения.

Слуги тактично предпочли удалиться, оставив нас наедине.

— Знаешь, иногда я размышлял, какая она, моя женщина? Представлял её трогательной, беззащитной и трепетной ланью... Появилась Белль и она полностью соответствовала моим представлениям.

Он вздохнул, но не выпустил мою ладошку. Рассматривал мои пальчики, выписывал большим пальцем узоры, вызывая у меня толпы мурашек и жаркое томление. Потом он замер и снова посмотрев на меня так, словно я самая-самая лучшая в мире и проникновенно сказал:

— Но ты, Лара, ты - ураган. От тебя напрасно ждать покоя и безмолвия. Ты лучшая из всех тех женщин, что я когда-либо встречал на своём пути! Ты горишь как порох -стремительная, свободная, непредсказуемая! Тебе по душе цветы, мои поцелуи, а не тихие молитвы и слёзы украдкой. Яркая, смелая. Ты - королева, Лара.

Адам замолчал, глядя на меня сияющим взглядом, полным обожания. А я смотрела, смотрела на него в ответ, потом забрала свою руку, встала из-за стола и под удивлённым взглядом графа, подошла к нему и нагло уселась к нему на колени. Обвила руками за шею, запустила пальцы в его густые волосы и произнесла практически в самые губы:

— Это было признание, Адам?

Ощутила, как на мою талию легли горячие руки графа, как он жадно сжал меня и прижал к себе теснее и, коснувшись своими губами моих губ, жарко выдохнул:

— Да. Я полюбил тебя, прекрасная гостью из другого мира. И уже никогда не разлюблю.

От его слов внутри меня будто разжалась пружина. Стало как-то легко, хорошо на душе, что захотелось чудес!

И вскоре чудеса произошли.

Подхватив меня на руки, подобно голодному зверю, Адам унёс меня в своё логово, точнее, спальню.

И нам было всё равно, что ещё только день и мы совсем недавно вернулись.

Для нас перестали существовать другие люди. Время и пространство стёрлись, оставив лишь один маленький мирок, где сейчас были только мы и наша нарастающая страсть.

* * *

-Лара-

На следующий день, всласть отдохнувшие и счастливые (мы почти весь прошлый день не выбирались из постели), не обратившие внимания на покалеченную кровать, Адам улыбался, глядя на меня разомлевшую, сонную, лохматую и хрипло произнёс:

— Ты не представляешь, Лара, какие чувства пробуждаешь во мне своим невинным и чуть сонным внешним видом. Так бы и съел тебя вместо завтрака.

Я рассмеялась и ответила:

— Если съешь, то потом что делать будешь? Я же на вес золота, дорогой мой милорд.

— На вес золота? — хмыкнул он, опустившись на кровать и со стоном целуя меня в губы.

— Ты преуменьшаешь свою значимость, любовь моя.

На моём лице расплылась глупая счастливая улыбка.

«Любовь моя». Эти слова Адам неустанно повторял весь вчерашний день, всю ночь и даже утром, когда у меня не было сил даже на сон.

Посмотрела на мужчину лукавым взглядом и отметила, что Адам уже одет, свеж и ощущение, что и не совершал подвиги всю ночь.

Зато я чувствовала себя так, словно марафон пробежала. Нет, нет, всё хорошо - лёгкость и истома в теле, что хочется постоянно улыбаться. В голове то и дело бродит романтический бред, всплывают в памяти детали страстной ночи и я чувствую, как немного краснею.

— Какие планы? — решила сменить тему и отвлечься от взбесившихся гормонов.

Адам хитро улыбнулся, подошёл к комоду и взял с него что-то большое, спрятанное в холщовый, видавший виды, мешочек с тесёмками.

Он показал его мне со словами:

— Утром я нашёл вот это и написал нескольким аристократам, из списка отца, которые пожелали бы приобрести этот предмет.

— Что это? — заинтересовалась я и откинула одеяло, совершенно не постеснявшись своей наготы.

Адам меня видел и с чувством этой ночью и ранним утром рассмотрел со всех сторон. Более того - потрогал, зацеловал и прочее... в общем, кхм, вы поняли, да?

Адам развязал тесьму и вытряхнул из мешочка на кровать каменную фигурку.

— Каменная статуэтка? — удивилась я и взяла это нечто в руки, чтобы понять, кого или что изобразили.

Это было что-то странное бело-серо-жёлтого цвета с чёрными червоточинами и трещинами.

Фигурка была тяжёлой и размером с книгу.

Я покрутила её, пытаясь понять, что это вообще такое.

Вроде бы есть голова, тело, но кому они принадлежат? Явно не человек, да и на животное не похоже. Хм.

Посмотрела на Адама и, вздёрнув скептически бровь поинтересовалась:

— Ну? И что это за Чудо-юдо?

— Не что, а кто, — улыбнулся Адам. — Созданная древними людьми около пяти тысяч лет назад эта статуэтка из известняка была найдена моим отцом ещё по молодости. Он хранил эту вещь, как свою первую находку и гордился этим фактом. Это горный лев, Лара. Если посмотришь внимательно, то увидишь, у льва сохранились два отверстия для шнурка или цепочки: эта фигурка предназначалась для ношения на шее.

— Что? Носить на шее? Этот булыжник? — опешила я и тут же нахмурилась: — Слушай, а может тогда не стоит продавать эту. симпатичную вещь? Всё-таки память об отце и всё такое.