
Онлайн книга «Мой герой»
— А тебе нравится быть профессионалом? — Это очень важно для меня. — Почему? — Из-за безопасности. — Она взглянула на него с улыбкой. — Но, я думаю, это также связано с Рэдом. Правда в том, что все имеющее для меня значение за последние несколько лет связано с Рэдом. Она бросила взгляд на официанта, который принес вино и приступил к обычной процедуре, подав Мичу бокал, чтобы тот его одобрил. Эстер смотрела, как льется в высокий бокал золотистое и пенистое шампанское. —Тогда за Рэда, — проговорил Мич, коснувшись своим бокалом ее. — И за его обворожи тельную маму. Эстер сделала глоток, поражаясь тому, что на свете существуют вещи столь приятные на вкус. Конечно, она пила шампанское и до этого, но подобно всему тому, что имело отношение к Мичу, это шампанское было ни на что не похоже. — Я бы никогда не назвала себя обворожительной. — Прекрасная женщина, в одиночку растящая ребенка в одном из самых жестких городов мира, завораживает меня. — Он сделал еще один глоток и усмехнулся. — Ну, а кроме того, у тебя просто потрясающие ноги, Эстер. Она улыбнулась и даже после того, как он взял ее за руку, не почувствовала обычного смущения. —Ты уже об этом упоминал. Они действительно длинные. В школе я была выше своего брата. Его это приводило в ярость, а мне приходилось жить под именем Дылда. — Я был Шнурком. — Шнурком? — Представь себе такого сорокакилограммового доходягу. Так вот, это был я. Закрывшись бокалом, она наблюдала, как он снимает пиджак. — Я тебе не верю. — Как-нибудь, когда достаточно выпью, я покажу фотографии. Мич сделал заказ на безукоризненном французском, потрясшем Эстер до глубины души. И это, подумала она, автор комиксов, строящий снежные крепости и беседующий со своей собакой. Поймав ее взгляд, Мич поднял бровь. — Я провел несколько летних сезонов в Париже, когда учился в последних классах школы. — А… — Это быстро напомнило ей о его происхождении. — Ты говорил, у тебя нет братьев и сестер. А твои родители живут в Нью-Йорке? — Нет. — Он отломил кусок французской булочки. — Матушка заезжает время от времени, пройтись по магазинам или театрам, отец также бывает здесь по делам, но Нью-Йорк не в их стиле. Они по-прежнему проводят большую часть года в Ньюпорте, где я и вырос. — Ах да, Ньюпорт. Мы проезжали его однажды, когда я была еще ребенком. Мы всегда устраивали летом эти каникулы на колесах. — Неосознанным жестом, подарившим ему восхитительный вид ее шеи, она убрала прядь волос за ухо. — Я помню дома в Ньюпорте. Эти огромные особняки с колоннами, цветниками и специально подстриженными деревьями. Мы даже сделали несколько фотографий. Было трудно поверить, что кто-нибудь может там жить. — Она внезапно оборвала себя и взглянула в смущенное лицо Мича. — Вы жили. — Забавно, но я проводил много времени, наблюдая летом в бинокль за туристами. Возможно, я видел и твою семью. — Ну да, мы были единственными в маленьком трейлере с чемоданами, привязанными на крыше. — Конечно, я вас помню. — Мич предложил ей кусок булки. — Как же я вам завидовал! — Правда? — Эстер собиралась намазать масло на хлеб, да так и замерла с поднятым ножом. — Почему? — Ну, потому, что вы отправлялись на каникулы в поездку на трейлере и могли есть хот-доги. Вы останавливались в мотелях, где за дверью были специальные аппараты для газировки, и играли в бинго во время переездов из одного города в другой. —Да, — прошептала она. — Все так и было. —И я вовсе не бедный маленький богатый мальчик, — добавил он, заметив, что что-то мелькнуло в ее глазах. — Я просто хочу сказать, что иметь большой дом не многим лучше, чем вагончик-трейлер. Мич долил еще вина в ее бокал. — Я пережил бунтарский период «деньги — ниже меня» много лет назад. — Не знаю, сложно поверить, что эти слова говорит человек, позволивший скопиться горам пыли на столике эпохи Людовика XV. —Это не бунтарство, это лень. — Стыдно признаться, — добавила она, — но у меня руки так и чешутся взяться за бархатку и лимонный сок. — Ну, если у тебя возникает желание полировать мой столик красного дерева, не надо себя ограничивать. Эстер удивленно приподняла бровь, когда он рассмеялся. —И чем же ты занимался в бунтарский период? Она тронула его руку кончиками пальцев. Пожалуй, это был именно тот редкий раз, когда она касалась его без смущения. Мич перевел взгляд с ее рук на лицо. — Ты и вправду хочешь знать? — Да. — Тогда давай условимся о сделке. Одна слегка сокращенная история жизни в обмен на другую. «Не вино делает меня безрассудной, а он сам», — осознала вдруг Эстер. — Хорошо. Твоя первая. — Ладно, наверное, следует начать с того, что мои родители хотели, чтобы я стал архитектором. Это была единственная практичная и приемлемая профессия, которую они видели для меня, учитывая мои способности к рисованию. Истории в картинках, которые я придумывал, даже не ужасали их, а скорее приводили в недоумение, поэтому они легко их игнорировали. Сразу после окончания школы я решил посвятить свою жизнь искусству. Подали закуски. Мич с одобрением посмотрел на свое эскарго. — Так ты переехал в Нью-Йорк? — Нет, в Новый Орлеан. В то время я еще не получил возможности пользоваться своей частью фамильного состояния. Ну, а поскольку я отверг финансовую поддержку родителей, Новый Орлеан казался мне настолько близким к Парижу, насколько я вообще мог себе это позволить. Господи, я любил его. Я голодал, но я любил этот город. Эти дождливые, душные вечера, этот запах реки. Это было мое первое большое приключение. Попробуй-ка одну штучку? Они просто невероятные. — Нет, я… — Да брось ты. Будешь потом меня только благодарить. — Он поднес вилку ей ко рту. С большой неохотой Эстер согласилась попробовать. — О… — Теплый и экзотический аромат эскарго распространился по языку. — Совсем не то, что я ожидала. — Так всегда случается с самым лучшим. Она подняла бокал и подумала, как отреагирует Рэдли, когда она расскажет ему, что ела улиток. — Так чем же ты занимался в Новом Орлеане? — Я поставил мольберт на Джексон-сквер, рисовал портреты туристов и продавал акварели. Три года я жил в комнате, где зажаривался летом и замерзал зимой, и считал себя счастливейшим человеком в мире. |