Онлайн книга «Мертвый час»
– Давай Глеба Тимофеевича оставим в покое. Объясни лучше, почему граф Волобуев запрещает дочери видеться с мужем? Это ведь абсурд. – Почему? После суда их все одно разведут [61]. – Разведут? Вовсе не факт. Как сама Ася решит. Она вправе не расторгать брак. А захочет, так и в Сибирь за мужем последует. – Кишка у нее тонка для Сибири. Хотя клянется, что любит его. Вот оно! Проговорилась. Слышали бы, с каким уничижением произнесла. Точно соперница. – А ты в том сомневаешься? – с улыбочкой хищника, загнавшего жертву в угол, спросила Сашенька. – Еще бы! Любовь – это когда для избранника готова на все, даже на преступление. Разве не так? – Ну… Спорить с сомнительным тезисом Сашенька не стала. Потому что и сама недавно ради мужа преступила закон. Вместо спора продолжила допрос. Казалось ей, что осталось всего чуть-чуть до момента, когда Нина будет вынуждена признаться. – Но почему ты согласилась выполнить просьбу Аси, раз к ее чувствам относишься с таким пренебрежением? – А я и не соглашалась. Вернее, Ася не просила. Я соврала, – призналась вдруг Нина. Спокойно, буднично, будто это и не грех. – Сама иду в тюрьму, по своей воле. «Ах так, значит, играешься со мной. Ну я тебе покажу, кто здесь кошка, а кто мышка», – подумала княгиня и спросила: – Но зачем? Тюрьма – не место для прогулок. Ты, верно, любишь князя? Ожидала, что Нина покраснеет, разрыдается, бросится на грудь, начнет сбивчиво оправдываться… Но барышня удивленно приподняла бровь: – Кого? – Урушадзе. – Вы в своем уме? Она произнесла это столь грубо, с таким неподдельным удивлением, что Сашенька сразу и безоговорочно ей поверила. Даже на хамство не обиделась. Сама виновата. Нина, правда, тут же извинилась: – Ой, простите, ваше сиятельство. – Ладно, – в который раз сорвалось с Сашиных уст словцо, с головой выдававшее ее купеческое происхождение. – Это ты меня прости, что подозревала тебя в недопустимых чувствах. Однако, если их нет, что ты в тюрьме позабыла? Нина вздохнула: – Урушадзе в беде. Ему грозит каторга. Его родня далеко, родственники жены отвернулись, друзей настоящих в Петербурге не нажил. Кто-то ведь должен ему помочь? Вот и пытаюсь. Какие благородные слова. Если, конечно, не лжет. Нет, но почему она постоянно подозревает в чем-то Нину? Почему не верит этой милой девушке? Неужели потому, что та равнодушна к ее сыну? – Но чем ты можешь ему помочь? – с искренним недоумением спросила Сашенька. – Хочу уговорить князя нанять адвоката. Урушадзе наотрез от него отказывается. Хочет защищаться сам. Представляете? – Необдуманное решение. Против него улики, самовидец… – И я про то. Но мне его не убедить. Никак! Потому вас и позвала. – Но мы даже не знакомы, – удивилась Тарусова. – Вы старше меня, авторитетней, опять же, княгиня. Им, горцам, важно, когда на равных. – А что означает не убедить? – зацепилась за предыдущую фразу Сашенька. Хоть и ругала себя за предубежденность к Нине, червь сомнений грыз по-прежнему. – Уже бывала в тюрьме? – Да, – призналась Нина. – С кем, раз без взрослых не пускают? – Простите, опять соврала, – так же буднично, будто за пролитое молоко, извинилась барышня. – Смотритель тамошний за полтинник кого хочешь впустит. Я подумала… решила… вас подтолкнуть. – С какой такой стати? – Вы – жена адвоката. Хорошего, но начинающего. Вашему Дмитрию Даниловичу нужны клиенты. Разве не так? Значит, сами и уговорите. Сашеньку в который раз накрыла волна возмущения. Нет, с этой беспардонной девицей дел иметь нельзя. Хоть самые страшные подозрения и не подтвердились, общаться с ней не стоит. Ни Сашеньке, ни ее детям. Какое счастье, что Нина индифферентна к Евгению. Влюбись и она, Сашеньке пришлось бы запрещать им встречи. Какой бы трагедией это стало для романтического Жени. – Нет уж, уволь. У Дмитрия Даниловича и без твоего Урушадзе дел невпроворот. Мне пора. – Позволите осудить невинного? – Нина схватила Сашеньку за рукав. – Знать не знаю, виновен он или нет. Отпусти! Всего… – Невиновен! Слышите? Мгновение назад княгиня была готова пожертвовать рукавом, лишь бы вырваться. Однако последние слова Нины прозвучали всерьез. Слишком всерьез! Отмахнуться от них нельзя. – Имеешь доказательства? А вдруг-таки любовница? Нина с прежней серьезностью призналась: – Доказательств нет. Женская интуиция. Но когда женщина чувствует, значит, знает. Разве не так, Александра Ильинична? Сашенька снова отмолчалась, хотя на сей раз была абсолютно согласна. – Простите меня, – сказала вдруг Нина. – Я сдуру наговорила лишнего. Потому что не могу убедить Автандила. Он же погибнет. Понимаете? Погибнет потому, что я не смогла его спасти. Очень прошу… Сашеньку раздирали сомнения. Уже не понимала, правду ли говорит Нина или снова обманывает? И тут княгиню кольнула мысль. Какие бы цели Нина ни преследовала, права в одном: Урушадзе в беде. И неважно, с кем он провел ту ночь, с Ниной или с другой. Честь не позволяет князю назвать ее. И ради сохранения тайны он готов идти на каторгу. Как это благородно! – Ладно, пошли. Но об этом никто не должен знать. – Конечно. Клянусь! Спасибо! Спасибо вам! Тюрьма, вернее, съезжий дом располагался в обыкновенной избе. Как и обещала Нина, смотритель за полтинник дозволил им свидание с Урушадзе без всякого разрешения следователя. Дворян держали отдельно от других сословий, потому в камере Урушадзе других арестантов не было. Белье на его постели выглядело чистым, пол был подметен, мыши и тараканы, к радости Сашеньки, не бегали. – А вы кто? – спросил Урушадзе княгиню, когда смотритель удалился. – Дачница, соседка Нины. Она упросила меня провести ее сюда. – Звать как? – князь учтиво склонился к ручке, предварительно наградив посетительницу чарующим взглядом темных глаз. – Княгиня Александра Тарусова. – Простите, ваше сиятельство, но сесть только постель. Князь был взрачен [62] и породист, как орловский рысак, по-русски говорил с небольшими затруднениями и сильным кавказским акцентом, что лишь усиливало его шарм. |