Онлайн книга «Календарь Морзе»
|
По дороге на работу я наткнулся на пару лихих молодцев в футболках «Рыбнадзор», с криками «Бей пуклу!» избивающих в подворотне какого-то несчастного подростка. Взбесился так, что чуть не поубивал гадов. Если бы не появившийся наряд пепсов [67] – не знаю, чем бы дело кончилось. Полицейские оттащили меня и надели наручники. Главный достал знакомый пультик, ткнул в жертву, послушал противный писк и сказал, что выносит нападавшим предупреждение. За попытку порчи муниципальной собственности. – Указ Губернатора, – сказал он спокойно, – кровь и имущество принадлежат городу. Будете на этого подавать за нападение? Они не стали, пообещав мне на прощание матч-реванш. Не уточняя, впрочем, места и сроков его проведения. Полицейские сняли наручники, главный проверил меня на пуклизм. Зеленая лампочка. Я выбил у него пульт и успел растоптать, прежде чем меня вырубили шокером. Ненавижу сегрегацию. В «обезьяннике» отделения было прохладно и сумрачно, пахло хлоркой, бомжом и пирожками. Пирожки жрал дежурный, остальное досталось мне. Бомжик, впрочем, был тихий – молча вонял, забывшись пьяным сном на лавочке. Дежурный, откусывая от пирожка, лениво препирался с каким-то субтильным бородатым очкариком, не желая принимать у него заявление. – Меня ограбили, вы что, не понимаете? – упрямо твердил пострадавший. – Айфон, клатч, макбук… – Обратитесь в районную управу, там учтут это имущество как утерянное, – скучно отвечал полицейский, придирчиво выбирая следующий пирожок в промасленном бумажном пакете. – Почему в управу? – сердился очкастый. – Это ограбление! – Вы пукла, – дежурный откусил очередной пирожок и довольно зажмурился, – вы имущество муниципалитета. – Я креативный консультант по гендерному митапу в коворкинге! Дежурный на секунду завис, потом помотал головой, как будто вытрясая из ушей мусор. – Обратитесь в районную управу… На учет встали? – Какой учет? – Вы подлежите муниципальному учету пуклоресурсов. Это ваша добровольная, но почетная обязанность. Обратитесь в управляющую компанию по месту жительства. – Он откусил от пирожка, тщательно прожевал и добавил: – Вам бейдж дадут. – Какой бейдж? – вскричал в отчаянии очкастый. – По форме восемнадцать эм-пэ тридцать два. Идите, пукложитель, не мешайте работать. Потерпевший потерянно побрел к выходу, безуспешно поправляя порванный кардиган. Подвернутые до середины лодыжки штаны открывали веселенькие носочки со смайликами. Надо же чего в Стрежеве завелось… Забавненько. Через некоторое время меня отвели в кабинет, где за заваленным бумагами столом сидел полицейский лейтенант. – Вы кто? – спросил он устало. – Антон Эшерский. – Пиздобол с радио? – Он самый. – И чего вы тут делаете? – Без понятия. – Я тоже, – вздохнул лейтенант. – Вы не представляете, какой у нас бардак. Не убили хоть никого? Ну, я имею в виду – не пуклу? – Вроде нет, – удивился я, – а если бы пуклу? – Взяли бы штраф за порчу городского имущества. Но только если свидетели. А то исчезают же. – Исчезают? – Ну. Пару минут полежит – и как не бывало. И труповозка не нужна, и «нету тела – нету дела». – Так вот куда люди исчезали! – Не люди, гражданин. Пуклы. В общем, если вы не хотите ни в чем сознаться… – Не испытываю такого желания. – Тогда выход вон там. Давайте я вам пропуск выпишу. На свободу с чистой совестью. – …День чистой совести! В силу несовершенства мира и человеческой природы, «чистая совесть» – обычно синоним «плохой памяти». Откинувшись с кичи, я пришел к дому сорок два по улице Блаватской и набирал пятизначный номер до тех пор, пока занавеска не перестала шевелиться, а трубка не была снята. – Здравствуйте, Антон, – сказал неуверенно детский голос, – знаете, вы мне снились. Я подумала, наверное, вы не маньяк – во сне вы совсем не выглядели злым. – А как я выглядел? – Немножко глупо, – хихикнули в трубке, – простите. Но вы были босиком и в такой смешной одежде… Не вижу ничего смешного в камуфляжных шортах, но почему бы и нет, в конце концов. – Ты не хочешь выйти погулять? – спросил я, поневоле чувствуя себя коварным педофилом, выманивающим жертву. Проклятые штампы. – Я не могу, – ответила девочка очень серьезно, – я не знаю как. – Хорошо. Подожди, не клади трубку, я попробую… Я, не прекращая разговаривать, обогнул дом со двора и зашел в угловой подъезд. Связь, к моей досаде, прервалась – покрытие тут действительно было так себе, и дом заслонил базовую станцию. Я поднялся на площадку первого этажа и обнаружил, что дверей на ней нет. Видимо, когда квартиры продали под магазины, их заложили кирпичом и заштукатурили – одна сплошная, крашенная синей масляной краской стена. Я вышел на улицу и снова позвонил, но бездушный голос ответил: «Неправильно набран номер». Когда я обогнул дом, на месте окон квартиры была пыльная витрина с табличкой «Аренда», сквозь которую можно было разглядеть внутренности неудачливого пидор-бутика «Веселые ребята». Вероятно, где-то там внутри скрывалось и швейное ателье, но его не было видно. Потоптавшись у входа, я пошел на работу – а что мне еще оставалось делать? – …День упрямства! Упрямство – душевное качество, допускающее только один единственно правильный путь, способ и метод. Для любых нужд и задач. Заменяет удовольствие от достижения цели! Два раза удалось дозвониться до Анюты – в первый раз она категорически отвергла предложение встретиться, твердо сказав: «Завтра, Антон, все завтра, я занята!» – во второй – разговаривала вежливо, но очень странным тоном. Мне показалось, она не может вспомнить, кто я такой, и ей от этого неловко – во всяком случае, она все время сбивалась на «вы» и постаралась свернуть разговор как можно быстрее. Оба раза я все бросал и несся на улицу Блаватской – но находил там только унылую пыльную витрину. Кафе «Палиндром» не появлялось, квартира девочки – тоже. Я ждал, набирал безответные номера и возвращался обратно, к своему микрофону – потому что делать больше было действительно нечего. Я, как все, ходил на работу и, как все, не очень понимал зачем. Я перестал делить эфиры на утренние, дневные и вечерние, просто садился и нес в микрофон все, что приходило в голову, понятия не имея, слушает ли меня вообще кто-нибудь. Может быть, профессор Маракс прав, и моя болтовня помогает удерживать нашу реальность на краю той задницы, в которую ей суждено провалиться. |