Онлайн книга «Тимьян и клевер»
|
Сердце забилось чаще за частоколом рёбер, точно стало рваться наружу. – Тогда Айвор и появился? – Шагнул прямо из тисового ствола. – Шона подперла щёку рукою. – Красивый такой, что глазам больно: весь в зелёных шелках, увенчанный короной из серебряных листьев, но босой. И такое от него исходило сияние, что мне сразу полегчало. А он положил мне руку на лоб и говорит: «Ни о чём не волнуйся, Шона, я его верну». Потом добавил: «А дочку назовёшь Эованн, маленькой тисовой веточкой». Ноги у меня совсем ослабли и голова закружилась, а когда я сумела спуститься к омуту, то ты уже сидел на берегу, невредим, целёхонек, а Тисовый господин тебя расспрашивал… – …кто я таков, богаты ли мои родители и не дадут ли они ему кров в благодарность за спасение сына, – улыбнулся Киллиан, вспоминая. – А ракушник с тех пор пропал насовсем, раз я о нём ни разу не слышал. Спасибо, Шона, за рассказ. С сестрой я потом повидаюсь, а сейчас, пожалуй, пойду. Она даже останавливать его не стала; и дед Уилан, который как раз из подвала вернулся с кувшином эля, тоже – видимо, всё было написано на лице. «Он меня спас, – перепуганной птицей колотилась мысль в висках. – Айвор спас меня, но какой-то страшной ценой». Киллиан догадывался уже, какой – по изменившемуся цвету глаз, по биению сердца, по тому, что несносный фейри из любой дали мог его расслышать. Догадывался – но проговорить боялся. Ноги сами несли его – мимо мельницы, через мост, вдоль реки, на привольные луга, где высился холм, а под ним разливался приток Бойла бездонным омутом, и склонялся над водою старый тис. …Песня яблони оказалась правдивой. Высохли корни у тиса или истощились его силы – кто знает. Но ни единой алой ягоды не виднелось в кроне, а многие ветки оголились, помертвели. Ствол почернел и раскололся надвое, а сердцевина рассыпалась трухой. Огромное дерево походило нынче не на зелёный дворец, а на разверстую могилу, которая только и ждала единственного своего постояльца. Сердце не просто болело уже – обратилось сплошной, неизбывной мукой. – Будь что будет, – пробормотал Киллиан, запуская руку в карман. – Даже если оно отравлено – будь что будет. Он достал яблоко, на мгновение прижался губами к нагретой и словно бы пульсирующей кожице – и надкусил его. Сок оказался горьким, как дёготь, как правда, как смерть. Киллиан вспомнил. …У матушки завтра именины. У неё много всяких цветов в саду, но вот синих нет – как небо, как её весёлые глаза. И пока рыжая нескладная Шона дремлет на холме, подложив руку под голову, Киллиан ищет. Вот жёлтая купальница – красивая, но вянет быстро, да и цвет не тот. Бело-розовая очанка, красно-бурый офрис, пурпурные стрелы наперстянки, излюбленного цветка фейри, которые из нежных её лепестков шьют себе перчатки… Всё не то, неправильное. Колокольчик вроде и похож, но на просвет он лиловый – такого неба не бывает… И тут глаз выхватывает ниже по склону ярко-синюю куртинку. А потом раз – и она исчезает. «Горечавка, – доносится от воды шёпот. – Иди сюда, мальчик, я добуду тебе цветов горечавки». Киллиан, словно околдованный, спускается к омуту. Ему не страшно – пляшет на глади воды отражение ярко-синих цветов, манит к себе. Ну, ещё шажочек, маленький, крохотный… Тянутся из воды длинные чешуйчатые руки, показывается уродливая, облепленная ракушками башка. Сбежать бы, да ноги не слушаются, сил хватает на один крик. Глупая-глупая Шона подскакивает, но куда ей успеть… Вода смыкается над головой, проникает в грудь; холод сковывает тело; меркнет свет в глазах. А дальше всё видится точно со стороны. Вот является король в серебряном венце, ясноокий и статный. Уродливое чудище рассыпается мусором, опускаются на дно ракушки, всплывают гнилые ветки… А король склоняет голову, и взгляд его туманится: «Что же мне делать с тобою, дитя неразумное, человеческое дитя?» Тонкие пальцы путаются в мокрых волосах, оглаживают веки, прикасаются к посиневшим губам, ловят призрак жизни. Киллиану жаль прекрасного короля, хочется сказать ему, чтоб не печалился, не грустил… «И такой малости не могу для тебя сделать, – шепчет король, и очи его темнеют. – Нет уж, живи». Сияющей дланью он проникает меж рёбер Киллиана и извлекает мёртвое сердце, а взамен вкладывает своё, живое. Грудь сдавливает; волнами накатывает жар. Киллиан резко садится, откашливая воду, и слышит вопрос: «Как твоё имя и кто твои родители, дитя? Ты сын знатного человека?» Он мотает головой. «Сын богача?» Голос возвращается не сразу. «Я О’Флаэрти… у нас дом, поля с пшеницей… я старший сын». Прекрасный король улыбается и протягивает руку. «Ну, что ж, веди». Надкушенное яблоко скатилось с холма, упало в омут и в тот же миг пошло на дно, словно сделано было из золота. Киллиан, чувствуя, как по щекам стекает горячее, солёное, сграбастал рубашку у себя на груди и сжал тисовую веточку на суровой нитке. – Где бы ты ни был, – прошептал, – приди. Ты ведь обещал услышать. Айвор явился тотчас же – шагнул из мёртвого тисового ствола, бледный, похожий на тень себя прежнего. Замер, не доходя двух шагов. – Значит, ты всё вспомнил. – Вспомнил, – не стал отпираться Киллиан. И спросил на выдохе: – Так зачем ты… – Зачем – что? – насмешливо скрестил фейри руки на груди. – Зачем спас тебя? Захотелось. Слова падали, словно камни на грудь ложились. – Зачем отдал своё сердце, дурак. Я ведь не королевич или герой, какой с меня толк? Глаза у Айвора, чёрные, словно полированный оникс, стали печальными. Он подошёл ближе, коснулся щеки компаньона ласково, как делал в детстве. – Сердце отдают не потому, что хотят что-то получить взамен, – произнёс он негромко. – Тем более – детям… Давным-давно мои владения расстилались от моря до моря. Далеко простирали ветви тисовые леса, и кто ступал под их сень, оказывался в моей власти. Меня почитали, как божество; моей невестой была сама Боадвин, владычица морских глубин, а сестрою – Зима. Копья и луки, сделанные из тиса, несли смерть врагам, служили во славу воинской доблести, колдуны писали заклятия на тисовых ветвях… Но моё время минуло. Всё, что ныне мне осталось – это старое, прогнившее дерево, – обернулся он к помертвелому тису. – И ты, человеческий мальчишка с сердцем фейри. Не бойся, подарков я обратно не забираю. Ты проживёшь очень долгую жизнь. Киллиан похолодел. Пальцы фейри всё ещё касались его щеки, холодные, как лёд. Ясный полдень точно померк. |