Книга Ева. Книга 2, страница 58 – Ева Миллс

– Ты необычная. Разбираешься в автомобилях и джедаях, в детях и психологии.

– А ещё я умею открывать вино.

– И ты умеешь открывать вино.

Она была такая красивая в этот момент. Сияющая внутренним светом, пылала как костёр, сильный и ровный. От взгляда на неё глазам становилось больно, в груди и животе тянуло так, что хотелось плакать. В моей голове ни находилось ни одной шутки, чтобы разрушить магию момента, ни единой пустой фразы, позволившей бы прервать молчание и не делать того, что я хотела – до ломоты в кончиках пальцев хотела сделать.

Я поцеловала её. Сама нарушила невидимую дистанцию, пересекла незримую линию, разделявшую нас, не сводя с неё глаз, легонько коснулась приоткрытыми губами приоткрытых губ.

Она не отстранилась, нежно провела рукой по моей щеке, прошептала, смешивая наше дыхание.

– Глупая. Тебе же не нравятся женщины.

Я погладила её волосы, жесткие и гладкие, пахнущие белыми пачули и бархатными пионами, впитала аромат сухого разнотравья и древесно-сладкого крема.

– Мне не нравятся женщины. Мне нравишься ты.

* * *

Следующим вечером, попрощавшись с Роуз после длинного насыщенного дня, который мы провели втроем в парке развлечений, я пришла в комнату к Маризе.

– Не спишь?

– Нет. Полежишь со мной?

– Конечно. – Я забралась к ней под одеяло, обняла за теплые хрупкие плечи. – Как тебе сегодняшний день?

– Мне понравилось. А Роуз еще приедет?

– Не знаю. Может быть.

– Я бы хотела, чтобы она приехала.

«И я».

Я поцеловала тонкую шею. Я так люблю её. И так боюсь потерять. И этим уже теряю.

«Должен быть назван твой страх перед тем, как прогнать его». ^[127]

– Я так скучаю по твоему папе.

Птичье тельце в моих руках вздрогнуло, а потом расслабилось.

– Я тоже, мама. Тоже очень скучаю.

Мало знать, что такое плохо. Если бы этого было достаточно, никто никогда не совершал дурные и глупые поступки, разрушающие жизнь и достоинство. Для того, чтобы ровно стоять на весах жизни, нужно и другое. Знать, что хорошо для тебя самого, что есть сокровенное желание твоего сердца. Мне хотелось любви и надежного партнера рядом, но в моей вселенной признать это – означало предать Локи и всеми силами я отвергала эту мысль от себя. Сомнения и ложь ослабляли меня, заставляли внутренне метаться – я была завидной приманкой для акул, уже чуявших кровь. Я искала опору и льнула к каждому, готовому её предоставить, после презирала себя за это и через оборот часовой стрелки всё повторялось снова. Майк, Роуз… Где-то я свернула не туда, полетела в опасный поворот на огромной скорости и сейчас меня заносило, стремительно заносило на обочину, а тормоза отказали. И мне было страшно, конечно было: до холода в желудке захватывало дух от ужаса – но одновременно он дарил мне чувства, убеждал, что где-то там, внутри, подо льдом я могу чувствовать, я жива. Я изо всех сил противилась этому, упорно не позволяла войти в свою жизнь хорошему – и потому плохое так легко заняло всё свободное место.

Пока ты не способен сказать «нет», твоё «да» бессмысленно ^[128].

Я не знала, чего хочу – и была за это наказана.

Роуз уехала во вторник.

До этого мы виделись ещё раз: в понедельник я закрывала магазин, а она уже ждала на улице, держа в руке билеты и загадочно улыбаясь. Мы отправились в Галерею 1988. По одному из тех необъяснимых совпадений, которые лишь убеждали меня в не случайности случайностей, там шла выставка «Пробуждение искусства», посвященная «Звездным войнам» ^[129]. После арт-шоу поужинали в элегантном Vibrato Grill Jazz. Гитарист наигрывал «Минорный свинг» Джанго Рейнхардта, эмпанада со шпинатом и филе миньон были безупречны, акустика не позволяла отвлекаться от музыки на разговоры. Идеальный вечер.

Мы больше не прикасались друг к другу. Я ожидаемо винила себя за тот глупый порыв, она, конечно же, понимала это, и не воспринимала всерьёз. Может быть, она решила, что я поступила так под влиянием вина или переполнявших эмоций – это было верным, но только отчасти. Ощущение ее прохладных пальцев на моей коже не отпускало, стоило закрыть глаза, и я вспоминала тот медленный, исполненный еле сдерживаемого томления поцелуй, покалывающий вкус ледяной мелиссы на губах. Роуз продолжала притягивать меня и при свете дня, пробуждала иррациональное желание коснуться её, снова вдохнуть цветочно-травяной запах волос – почему? Я не могла пока себе ответить на этот вопрос.

Это было похоже на безумие, то, с какой силой меня влекло к ней – никакие внутренние убеждения не действовали, не помогали никакие мысленные уговоры, что это не для меня, что она женщина, всё это глупо и неправильно, что со мной происходит то, о чём год назад пророчил Рэн – сорвало с цепи и катит по откосу вниз. Всё равно, отметала я все разумные доводы. Всё равно.

Наверное, я забавляла Роуз. Безусловно, нравилась ей, но гораздо больше нравились порывистость и наивность. Предполагаю, искренность моих эмоций освежала её, пресыщенную и знающую всё. Она видела меня насквозь: метания и сомнения, но никак не подталкивала и не поощряла, не облегчала противоречия, терзающие меня.

Тем вечером понедельника, когда мы уже пили кофе, она протянула руку и взяла мой телефон, вбила одиннадцать цифр и имя: Роуз.

Я хотела нажать на вызов, чтобы у нее тоже остался номер, но она покачала головой:

– Нет. Если захочешь – напишешь. Или позвонишь.

– Я никогда не звоню первая.

– Значит, не достаточно хочешь.

– Роуз!

В ее глазах снова звенел веселый вызов, она поддразнивала меня.

– Ну уж нет, ты не встроишь меня в свой уютный мирок, где всё происходит по твоему желанию.

– Я вовсе не собиралась тебя никуда встраивать!

– Разве? – в её улыбке было лукавство и понимание. – Тем проще.

– Откуда мне знать, что ты оставляешь мне телефон не из вежливости?

Роуз перестала улыбаться и сразу стала жесткой, непреклонной.

– Ты никогда не узнаешь ответ, если не рискнёшь.

* * *