Онлайн книга «Нижнебург. Облачная Фабрика»
|
– С днём рождения, – тихо сказал ему Аскольд. «День рождение… 16 лет – поняла Майя». Тяжело с энтузиазмом встречать день рождение, понимая, что каждый прошедший год приближает тебя к лишению сердца. Любой праздник тут будет горек. Никита пристально посмотрел на закутанную в ткань Майю и перевел удивленный взгляд на друга. – Это кто? – А… Это… Это моя кузина. Дальняя. Маринелла… Маринелла Л’Синицина… Да, она самая. – Л’Синицина? Никита недоверчиво всмотрелся в Майю, склонив голову к плечу. Майя подняла на него глаза, которых парень не мог видеть и заметила выражение беспроглядной подавленности на его лице. Было что-то новое в лице Никиты – он, казалось, выглядел старше, чем обычно. Взгляд Майи скользнул по его руке и не обнаружил наручных часов. «Он одумался – на Майю нахлынула волна облегчения». Вопреки всему она всё ещё тепло относилась к Никите, – Я знаком с Л’Синицинами. У них три сына и ни одной дочери. – Это другие Л’Синицины, – снова соврал Аскольд, а кончики его заостренных как у эльфа ушей покраснели, кожа на шеи пошла красными пятнами. – Чего она молчит всё время? – докапывался Никита. – Она очень скромная. Стесняется. Майя закивала головой в знак подтверждения. – Ну ладно, – Никита не поверил другу, но пытать его расспросами не стал. – Как ты после всего что… – Аскольд обвёл взглядом алые декорации. – Нормально, – отрезал Никита таким тоном, который не предполагал дальнейших расспросов, – Сэл только возомнила себя мамочкой. Майя крепко сжала кулаки. – Она переживает за тебя. Ведь она любит… Аскодьд не успел закончить начатую фразу – Майя не удержалась и пнула его ногой в лодыжку. – Ай. Поступок Майи не остался для Никиты незамеченным. – Что-то не так? – спросил Никита, обращаясь к Майе-кузине. – Всё так, – заверил Аскольд, – просто моя кузина… Мария… – Она же Маринелла, нет? – Да, Маринелла. Она считает такие темы неприемлемыми в светском обществе. – Ладно, я пошёл. Развлекайтесь. Особенно Вы, Маринелла! – Никита сделал ударение на последнем слове и ушёл. Заметив, что Аскольд увлёкся беседой с какой-то девушкой, Майя оторвалась от него, выскочила в пустой коридор и скинула с себя тяжёлую ткань, в которой было жарко, душно и неудобно. – Кузина Маринелла, вы что-то обронили, – раздался за спиной Майи знакомый голос. Майя тяжело вздохнула, обернулась и увидела перед собой Никиту. – У тебя вредная привычка без разрешения вторгаться на чужую территорию, принадлежащую моей семье? Ты понимаешь, что тебе нельзя здесь находиться. Если Полуночник узнает, что ты сбежала… – Мне уже глубоко плевать. В мире существует как минимум четыре человека, мечтающих о моей смерти. С тобой пятеро. Никита не ответил. – Майя Л’Сазонова, какой сюрприз. Перед Майей и Никитой возник Димитрий Л’Горностаев. Он ничем не изменился с тех пор, как Майя видела его в последний раз. Его темные русые волосы с проблеском седины были зачесаны назад, а тело, привыкшее к охотничьей свободной одежде, некомфортно чувствовало себя в бордовом жилете с черными узорами и цилиндре. Блуза с кружевным жабо и изумрудной крупной брошью посередине горла душила его. Его жёлтые кошачьи глаза так и вперились в Майю. – Знаете, вы гостили у нас долгое время, но у меня так и не нашлось времени показать вам мою любимую комнату. Пойдёмте. Майя переглянулась с Никитой. Тот взглядам намекнул на то, что идти придётся. Они пересекли гостиную Ликов, прошли сквозь кабинет Димитрия и вошли в длинную комнату ломанной формы, напоминающую тропический лес. На стенах среди лиан висели ружья, арбалеты, охотничьи пистолеты. На полу около камина, замаскированного под ствол секвойи, застыли, готовясь к прыжку две дюжины церберьерских доберманов. Майя было отпрянула назад, но поняла, что это лишь чучела чудищ. Но подойдя ближе Майя чуть не рухнула в обморок. На неё смотрело чучело человеческого существа. Это был пожилой мужчина, чьё лицо было изрезано шрамами с синими нитями внутри. Табличка гласила, что его звали Франциск тетра Главколит. Никита осторожно, но настойчиво схватил Майю за запястье, как бы напоминая, что он рядом. – Это… это масколикий? – Майя пыталась произнести вопрос без дрожи в голосе. Получалось плохо. – Да! – довольно произнёс Димитрий – последний масколикий, которого поймал мой род. Когда-то мы были наёмными охотниками. Нас нанимали, чтобы истребить этих тварей. – Вы его… убили? – К сожалению, нет. Его убили более 250 лет назад. Я не застал те прекрасные времена. Мой конёк – чёрно-бурые подземные лисы. Димитрий Л’Горностаев внимательно наблюдал за Майей. Майя, стараясь сохранять бесстрастное выражение лица, уселась на одно из кресел. «Он всё знает, – накручивала себя Майя, – О том, что Л’Калинова – моя мать. О том, что она масколикий. Он может с минуты на минуту спустить церберьеров или позвать ядоязыких. Или и тех и других разом. – Что у вас за шрам на щеке? – спросил Димитрий Л’Горностаев, приглядываясь к Майе. – Н… Ничего. Это так… Я с велосипеда упала – Майя прикусила губу, поняв какую глупость сморозила. – Такие странные шрамы, с голубыми нитями внутри бывают только у одних существ… – Димитрий нацепил на нос монокль и начал всматриваться в лицо девочки. Майя тревожно сглотнула, сжимая кулаки, сердце трепыхалось. Она готова была вскочить и выбежать, если бы не знала, что Л’Горностаев спустит на неё стаю церберьеров. – Она слишком глупа для масколиких. – Встрял в разговор Никита. Димитрий Л’Горностаев внимательно переводил взгляд с Никиты на Майю и обратно. Он не поверил ни единому слову, но продолжать не стал. Димитрий нехотя отпустил их. Выйдя в коридор, Никита облокотился на противоположную стену и, схватившись руками за голову, сполз вниз по стене. Он будто и не замечал Майю погруженный в свои мысли. Майя не знала, как и о чем теперь с ним говорить после признания в любви и позорного раскрытия своей сущности масколикого. – Мне жаль… жаль, что так случилось с твоей мамой. – Спасибо. Майя потупилась, а на глаза навернулись слёзы. Она не могла спокойно разговаривать с Никитой, зная о своей причастности к этому инциденту. – Это из-за тебя, – ответил Никита. – П… Почему из-за меня? У Майи всё похолодело. Как Никита догадался про брошку. Не мог же. |