Онлайн книга «Когда шагалось нам легко»
Прибытие в Букаму планировалось на воскресенье (8 февраля). Поезд на Порт-Франкви отправлялся только вечером во вторник. Как правило, до вторника пассажиры оставались на борту – для них это было относительно удобно, да и прибыльно для судоходной компании. Воспользоваться этой возможностью мне помешала яростная и бессмысленная стычка с капитаном, которая вспыхнула на ровном месте в последней вечер нашего рейса. Погруженный в абиссинские дела, я сидел у себя в каюте; ни с того ни с сего ко мне заглянул капитан и, выпучив глаза, сбивчиво потребовал предъявить документы на мой мотоциклет. Я ответил, что никакого мотоциклета с собой не везу. – Что, мотоциклета нет? – Именно так: мотоциклета нет. Покачав головой и пощелкав языком, он убрался. Я продолжил писать. Через полчаса он вернулся в сопровождении одного из англоговорящих пассажиров. – Капитан просил вам передать, что он должен проверить документы на ваш мотоциклет. – Но я уже сказал капитану, что мотоциклета у меня нет. – Вы не понимаете. На мотоциклет необходимо иметь документы. – Да нет у меня мотоциклета. Меня вновь оставили в покое. Капитан вернулся через десять минут. – Будьте любезны предъявить ваш мотоциклет. – У меня нет мотоциклета. – В моем списке отмечено, что у вас есть мотоциклет. Будьте любезны предъявить его мне. – Мотоциклета у меня нет. – А в моем списке он есть. – Ну извините. Мотоциклета у меня нет. И вновь капитан ушел; затем вновь появился – теперь уже, вне всякого сомнения, в полном бешенстве. – Мотоциклет… мотоциклет! Я должен видеть мотоциклет. – Мотоциклета у меня нет. Не стану притворяться, будто я сохранял хладнокровие. Меня тоже охватила ярость. Как-никак мы находились в самом сердце тропиков, где, как известно, страсти накаляются. – Ладно, тогда я обыщу ваш багаж. Ведите. – Весь багаж у меня здесь, в каюте. Два чемодана под койкой, один саквояж – на багажной полке. – Показывайте. – Ищите сами. Как я уже сказал, недостойная, мальчишеская перепалка. – Я – капитан этого парохода. Не ждите, что я буду ворочать ваш багаж. – А я – пассажир. Думаете, я сам буду этим заниматься? Подскочив к двери, он взревел, призывая на подмогу кого-нибудь из подчиненных. Никто не пришел. Трясущейся рукой я попытался взяться за перо. Он опять взревел. И опять. В конце концов приплелся сонный юнга. – Вытаскивай из-под койки вон те чемоданы. Я сделал вид, что пишу. Мне в затылок пыхтел капитан (каюта была крошечная). – Ну как, – осведомился я, – нашелся мотоциклет? – Это мое дело, сэр, – ответил капитан. И вышел. Я счел, что инцидент исчерпан. Но через полчаса капитан вернулся. – Собирайся. Немедленно собирайся. – Но я остаюсь на пароходе до вторника. – Убирайся сейчас же. Я капитан. Такой, как ты, не останется здесь даже на час. Так и получилось, что я, вышвырнутый на пристань в Букаме, оказался в пиковой ситуации, с перспективой двухдневного ожидания поезда. Это унизительное положение усугубил адвентист седьмого дня, который подошел мне посочувствовать. – Если не понимаешь языка, – изрек он, – не следует препираться. *** Мне думалось, в Кабало я прикоснулся к самому дну, однако Букама оказалась еще того хлеще. Речные берега здесь соединяет железный мост, ведущий от европейского квартала к заброшенным хижинам туземных чернорабочих-мостостроителей. У воды стоят два разрушенных бунгало и заросший бурьяном общедоступный гостевой дом, заменой которому стал «Принц Леопольд»; номинально гостевой дом еще действует, и, надумай я ждать поезда на Порт-Франкви, именно там мне предстояло остановиться. Гостевой дом не меблирован и заражен спирилловым клещом. В отдалении от причала беспорядочно разбросаны хижины, в которых разместились билетные кассы и товарные управления Катангской железной дороги. Вверх по склону, к двум бесхозным конторам, греческому бару и сельскому магазину, ведет шоссе. На вершине пригорка – местная администрация: флагшток, бунгало официального дипломатического представителя и маленькая больница, у которой сидела на корточках группа понурых перебинтованных пациентов. Мимо прошаркал взвод туземных солдат. Стояла ужасающая влажная жара, куда хуже, чем на Занзибаре. С заходом солнца появлялись тучи беззвучных малярийных комаров. Я сидел в греческом баре; с меня ручьями лил пот и, как вода, стекал на пол; владелец знал лишь пару слов по-французски. С помощью этой пары слов он порекомендовал мне бежать из Букамы со всех ног, пока я не подцепил лихорадку. Сам он был пепельно-бледен и дрожал от озноба после недавнего приступа. В тот вечер ожидался поезд на Элизабетвиль. Я решил, что надо ехать. Ждали мы долго, поскольку никто не мог сообщить время прибытия состава. Вокзал был погружен в темноту, за исключением одного окошка, где продавал билеты кассир с окладистой бородой. На земле тесными компаниями сидели туземцы. У одних были с собой фонари, другие разводили дровяные костерки, чтобы приготовить пищу. Из толпы доносился непрерывный барабанный бой, столь же трудноопределимый по месту, как стрекот кузнечика; время от времени раздавалось тихое пение. В двадцать два часа поезд прибыл. В вагоне висели тучи комаров; сеток не было; окна не открывались; лавки оказались жесткими и невероятно узкими. Двое греков всю ночь напролет уминали апельсины. В таких условиях я добирался до Элизабетвиля. Там я окончательно и бесповоротно убедился, что на воздушное сообщение рассчитывать не стоит. «Недавно открытая» железная дорога на Лобита-Бэй опять закрылась. Движение по ней было возможно только в сухой сезон, когда незаконченный участок на бельгийском конце линии компенсировался моторным транспортом. Как ни парадоксально, самое быстрое сообщение с Европой требовало сделать крюк в сотни миль, через две Родезии и Южно-Африканский Союз. В Кейптауне меня ждал скоростной пакетбот до Саутгемптона. Не так-то просто было доходчиво объяснить сотруднику иммиграционной службы, у которого мне требовалось получить разрешение на выезд из Конго, почему я существенно отклонился от маршрута, указанного в моем свидетельстве о въезде в страну. Но в конце концов он проникся моими затруднениями и не стал чинить препятствий. А пока суд да дело, я работал и отдыхал, наслаждаясь комфортом и покоем Элизабетвиля. Шестидневная поездка по железной дороге. В Булавайо я приобрел роман, озаглавленный «Перекличка культур»: в нем главный злодей обезображивал лица своих жертв «соком тропического кактуса»; в Мафекинге приобрел персики; было дело – наше окно затуманили брызги водопада Виктория; было дело – все вокруг покрылось густой пылью великой пустыни Карру; было дело – мы наблюдали целую толпу головорезов, отпущенных из родезийских медных рудников: выяснилось, что у двоих нет паспортов, и полицейские с голыми коленками, задавшись целью найти тех отщепенцев, один из которых украл девять шиллингов у молодого проводника-полукровки, бегали по вагонам и заглядывали под сиденья. В Булавайо мы сделали пересадку и увидели, что в вагоне-ресторане официантами работают белые; после долгих скитаний нам уже казалось странным и даже в какой-то степени малоприличным, что белые люди обслуживают друг друга. |