Книга Война, страница 66 – Лора Таласса

Женщины притащили лохань с горячей водой, от которой поднимается пар. Поставив ее на пол, они кладут рядом несколько полотенец и отступают к выходу. Они кажутся испуганными, и постоянно оглядываются на выход из шатра, будто там, снаружи, поджидает опасность.

– Вам нужно что-нибудь еще? – спрашивает одна из них, глядя на нас с Войной. Ее любопытный взгляд скользит по мне, замечая и мои голые плечи, и то, до чего я грязная, и, наконец, тот факт, что я в постели Всадника. На щеках женщины вспыхивает румянец.

– Больше ничего, – Война жестом приказывает им уходить.

Когда мы остаемся одни, он кивает на лохань.

– Не хочешь принять ванну?

Да я бы, кажется, левую грудь отдала за то, чтобы принять ванну! Миг – и одеяло летит в сторону. Но стоит встать, как на меня снова наваливается страшная усталость. Я пошатываюсь. Обожженное горло саднит, вместо дыхания – хрип, раны от меча на руке, шее и туловище отзываются острой болью, а ноги подкашиваются.

Я делаю пару неуверенных шагов, и меня подхватывает Всадник.

– Я могу идти, – протестую я.

– Позволь помочь тебе, жена, – отвечает он. Его губы так близко от моего уха…

Я неохотно позволяю Всаднику донести меня до ванны. Он помогает мне усесться в обжигающую воду.

Ох, кажется, я сейчас растворюсь.

Клянусь, уже очень давно мне не было так хорошо.

Стоп, но ведь это же неправда?

У нас с Войной было множество моментов, гораздо более ярких, чем этот. Мои щеки начинают пылать, в животе что-то сжимается. И даже прямо сейчас, несмотря на всю усталость, я охотно испытала бы живительный оргазм.

Наклонившись вперед, обхватываю ноги руками и, повернув голову, прижимаюсь к коленям щекой. Это так приятно, глаза закрываются сами собой. Слышу, как Война, присев рядом с лоханью, что-то опускает в воду. В следующий момент ощущаю прикосновение влажной ткани к моей спине. Я открываю глаза.

– Что ты делаешь?

– Мою свою жену.

Моя спина напрягается. Мы вступаем на неизведанную территорию. Я уже привыкла к его прикосновениям, связанным с сексом и исцелением. Но позволить Всаднику мыть себя – иной вид близости.

Раньше я бы этому воспротивилась. Возможно, я просто слишком устала, или же для меня стало откровением то, сколько между нами еще невысказанного и несделанного. Как бы там ни было, я не сопротивляюсь.

– Ладно, давай, – киваю я.

Война не отвечает, но я чувствую, как он водит тряпицей вверх и вниз по моей спине, осторожно обходя рану на шее. Когда он окунает тряпку в лохань, вода становится красноватой.

Закончив с моей спиной, Всадник обходит лохань и начинает мыть мои руки, бережно и аккуратно стараясь промыть раны.

– Я был глупцом, – признается он.

Смотрю на него вопросительно.

– Ты больше не будешь участвовать в битвах, Мириам, – поясняет он.

Я замираю. Больше никаких битв? Как же тогда предупреждать людей? Наши глаза встречаются.

– Я не могу тебя потерять, – горячо говорит Всадник.

У меня перехватывает горло.

– Поверить не могу, что позволил себе думать, будто этого не может случиться, – добавляет он, глядя на мои раны. – Особенно после того, как на тебя напали. Я никогда не думал, что Он мог бы позволить…

И в этот момент в шатер входит солдат.

– Война… – начинает он.

Господь всемогущий! Такого понятия, как «частное пространство», больше вообще не существует?

Я прикрываюсь как могу. Всадник даже не поднимает взгляд.

– Уходи.

– Ты не поднял мертвых…

Взгляд Войны фокусируется. Он поднимает голову и снова встречается глазами со мной. Всадник – приверженец привычек, и самая стойкая из них – воскрешать мертвецов после каждого сражения.

Я вспоминаю выпущенных мной птиц. Как же ничтожны мои усилия по сравнению со всей нежитью, которую поднял Война.

Война поднимается, выражение его лица становится серьезным, расчетливым. Тот, новый человек, которого я мельком увидела в нем, у которого есть сердце и сострадание, исчезает, словно видение. Но я не готова так легко с ним расстаться.

Хватаю Войну за руку.

– Пожалуйста, не надо, – шепчу я. – Прошу тебя. Люди, которые выжили, – не убивай их, пожалуйста.

Я крепко сжимаю его руку. Он смотрит на меня сверху вниз. За его спиной нетерпеливо переминается с ноги на ногу солдат. У Войны нет причин прислушиваться ко мне сейчас. Ничего убедительного я не могу ему сказать, ничего такого, чего бы уже не говорила, и мне нечего предложить ему, кроме того, что я уже предлагала.

Но сегодня во Всаднике что-то изменилось. Я вижу это даже теперь, когда он просто смотрит на меня.

– Да ведь никакой разницы не будет, – произносит он, но его глаза при этом восхитительно живые.

Я многозначительно смотрю на него.

– Для меня есть разница.

Этим ты можешь добиться моей любви, – сказала я ему тогда, в Эль-Арише. Такое впечатление, что сейчас он вспомнил именно эти слова.

Всадник смотрит на меня еще какое-то время, а потом говорит солдату:

– Скомандуй всем возвращаться. Сегодня мертвые не восстанут.

Мертвые не восстанут.

Сердце бьется так, что мне слышен его стук.

Солдат выходит, и мы снова остаемся наедине.

Я пытаюсь глубоко вдохнуть, но дыхания не хватает.

Мне казалось, что это просто слова – пообещать Войне, что милосердие станет ключом к моей любви. Я не осознавала, насколько эти слова правдивы.

До этого момента.

Я встаю, и с меня ручьями течет вода. Война смотрит на мое тело голодным взглядом. Всадник по-прежнему держит себя в руках, но раньше он не солгал: его сила воли не безгранична. И я твердо намерена ее сломить.

Вылезаю из лохани прямо в объятия Всадника, прижимаясь к нему всем мокрым телом. Тут же его рука обвивает мою талию, а забытая тряпица-мочалка падает на землю.

Он все еще стоит на коленях, и – редкий случай – я возвышаюсь над ним. Руки Всадника скользят по моей талии, он целует меня в живот. Я перебираю пальцами волосы Войны и запрокидываю назад его голову, чтобы видеть лицо. Мгновение хищно смотрю на его губы, а потом – потом целую его. Наши губы сливаются, и я таю. Мой любимый – утонченный, порочный, святой.

Внезапно Война прерывает поцелуй.

– Что ты сделала со мной? – шепчет он. – Что ты сделала? Жена, ах, жена… – бормочет Всадник, прижимаясь ко мне губами. Он целует мою шею, спускается к ключицам, потом касается раны, уже успевшей покрыться корочкой – благодаря ему.