Книга Война, страница 89 – Лора Таласса

После того как мы возвращаемся в лагерь, Война забирает меня в постель и прижимает к себе, его рука опускается на мой живот.

– У меня есть ребенок.

Он все еще ошеломлен и повторяет это на все лады.

Всадник наклоняется и целует меня в живот, а я провожу рукой по его волосам. Он поднимает взгляд, смотрит на меня.

– Я не знаю, что значит иметь беременную жену, – признается он. – Я совершенно не знаком с тем, как это происходит.

Думаю, так и есть. Беременных женщин на войне не так уж и много.

– Я тоже никогда не была беременна.

Мы оба одинаково неопытны.

– Что ты об этом знаешь? – спрашивает он.

– Ничего, кроме того, что женщины остаются беременными в течение девяти месяцев, а потом рожают, – говорю я. – Я, наверное, беременна уже месяц или больше, – добавляю.

– Целый месяц, – Война переваривает это, он доволен, более того – восхищен. – Все это время в тебе находился мой ребенок. Неудивительно, что ты была такой кровожадной.

О боже.

– Что-то еще? – спрашивает Всадник.

Я ломаю голову над тем немногим, что знаю по этому поводу.

– Мое недомогание и отвращение к еде – думаю, это тоже связано с беременностью. Говорят, некоторые женщины болеют в первые несколько месяцев.

Война хмурится.

– Так и должно быть?

Пожимаю плечами:

– Думаю, что да…

Теперь он выглядит очень недовольным, и я понимаю, что он недоволен за меня.

Он не хочет видеть, как я страдаю.

– Как долго это длится? – спрашивает Война.

– Не знаю, – никогда не интересовалась. Как-то не предполагала, что мне это понадобится в ближайшем будущем.

– Надеюсь, недолго. А потом роды.

Думаю, мне, наверное, стоит что-то почитать на эту тему.

После Пришествия Всадников современные методы лечения исчезли. Есть врачи, есть больницы, где проводят медицинские процедуры, сохранились знания, записанные в учебниках, но сложных технологий больше нет. Женщины и младенцы по-прежнему умирают во время родов, как и за тысячи лет до нашей эры.

– В чем дело? – спрашивает Война, чувствуя изменение моего настроения.

– Роды могут быть опасными.

– Насколько опасными? – с нажимом уточняет он.

Я смотрю ему в глаза.

– Я могу умереть. И твой ребенок может умереть.

– Наш ребенок, – поправляет он, его рука все еще прижата к моему животу. Впервые с тех пор, как мы начали этот разговор, он слегка улыбается. – Ты забываешь, жена, – я могу излечить все, что угодно. Любые травмы. Как я уже сказал, ты и ребенок в безопасности.

Я и ребенок.

Я смотрю на Войну, и мне хочется смеяться над идеей домашнего счастья с этим Всадником. Это кажется таким нелепым. И все же, он явно в это вляпался. По уши.

Он меня целует.

– Все будет хорошо. Поверь.

Изменения в Войне начинаются с малого. Настолько малого, что мне кажется, будто я это выдумала. Он пообещал мне – нет, поклялся, – что сдастся. И все же я не уверена, что готова поверить, пока не появятся доказательства.

В течение следующих нескольких недель, пока мы путешествуем по Нилу, Война перестает нападать на небольшие города. Что еще более поразительно, Всадник щадит тех немногих, кому удается пережить его набеги.

Это удивительно – Война ведет за собой армию нежити, и эти машины для убийства никого не оставляют в живых. Но выжившие есть, и доказательство приходит на следующий день после того, как мы покидаем Бени-Суэф.

Мы с Войной едем вдоль Нила. Остальная часть армии – мертвецы и все остальные – идут далеко позади. Когда мы подъезжаем к городу Магхага, стрела проносится так близко от меня, что я чувствую движение воздуха. Растерянно смотрю на Войну. Во время наших путешествий такого еще не случалось, потому что люди не знали о приближении Войны.

Еще одна стрела пролетает мимо. Потом еще и еще.

По крайней мере, раньше не знали.

– Мириам, шевелись! – голос Всадника командный, как у генерала, и я подчиняюсь.

Натягиваю поводья своей лошади, уклоняясь от стрел. Свистит еще одна стрела… Вздрагиваю, когда стрела попадает мне в плечо. Я хриплю, от боли и неожиданности едва не падаю с лошади.

– Мириам! – кричит Война. Его глаза прикованы к торчащей из меня стреле.

Смотрю на свою рану, из нее льется теплая кровь. Боль есть, но я слишком потрясена, чтобы чувствовать ее.

Кто-то только что выстрелил в меня.

Они знали, что мы идем, и выстрелили в меня.

Война направляет Деймоса ко мне, становясь живой преградой между мной и городом впереди. В нас летят новые стрелы. Большинство улетают слишком далеко, но некоторые… Приходится пригнуться, чтобы избежать еще одной. Лицо Всадника спокойно, но жестокий взгляд выдает чувства. Одним движением он подхватывает меня и перетаскивает на Деймоса.

Я сдерживаю крик, когда он задевает мое плечо.

В следующий миг мы отступаем, хотя я никогда не думала, что Война может отступать. Когда мы уезжаем, я вижу, что несколько стрел попали в Деймоса. Он даже не вздрагивает от боли, хотя наверняка чувствует ее.

Вот что происходит, если позволить людям выжить. Они разносят вести по городам, которые еще не подверглись нападению, и эти города готовятся. Они борются изо всех сил.

Мое сердце бьется немного быстрее, и меня посещает приятное чувство выполненного долга, несмотря на то что сама я оказалась по другую сторону баррикады.

Это из-за меня и Войны. Без торгов, ссор и без этой его клятвы, этого никогда не произошло бы.

Война прижимает руку к моей ране, пытаясь исцелить ее.

– Я не могу убрать стрелу, пока мы не будем в безопасности, – виновато говорит он.

Я киваю, глядя на каплю крови на своей руке. Бросаю взгляд через плечо. Город быстро удаляется и становится меньше, но я замечаю, что вдалеке за нами едут несколько всадников.

– Война…

– Я знаю.

Мы едем еще минуту, потом Всадник останавливает Деймоса. Мы поворачиваемся, чтобы увидеть мужчин, выезжающих за нами.

Война позволяет им приблизиться. Не настолько, чтобы они могли стрелять в нас, но достаточно близко, чтобы увидеть, что эти люди носят форму. Это не простые горожане, а значит, люди наконец узнали, что Всадник идет с огнем и мечом. Война наблюдает за ними несколько секунд. Спокойно протягивает руку.

Меня охватывает дрожь. Одна его рука лечит меня, а другая…