Книга Тайное становится явным, страница 67 – Марин Монтгомери

Да и Ной не будет в восторге от того, что я подружилась с кем-то, у кого столько проблем – особенно учитывая, что я беременна и меня только что ограбили. Он считает, что все люди с тяжелым детством рано или поздно должны пойти по дорожке Джонатана Рэндалла. А теперь, учитывая наш печальный опыт, ложь и скрытность Элли покажутся ему вдвойне подозрительными.

Ной уже предупреждал меня насчет незнакомцев. И я больше Элли не доверяю.

Я бросаю взгляд вниз и понимаю, что грудь у меня едва прикрыта. Надо запахнуть халат – мы стоим на пороге к всеобщему обозрению.

– У тебя нет каких-нибудь буклетов о том, какие услуги ты оказываешь? Моя коллега как-то спрашивала, нет ли у нас знакомой сиделки для домашних животных.

– Э-э, нет, – с заминкой отвечает она. Мой вопрос явно застал ее врасплох. – Но меня можно найти в специальном приложении на телефоне.

Ной отступает в сторону и жестом предлагает Элли войти как раз в тот момент, когда я уже пытаюсь захлопнуть дверь. Это меня явно напрягает – я не в настроении сейчас принимать гостей и еле могу справиться с собственным волнением. К тому же, мы с Ноем так и не закончили наш разговор.

– Я позвоню тебе попозже? Сейчас не очень подходящее время для беседы, – говорю я. – Но я заберу тебя завтра, чтобы отвезти на прием. В три, после школы.

– Хорошо.

Ной смотрит на нас, напряженно склонив голову набок. Элли в последний раз окидывает нас взглядом, разворачивается и исчезает за углом дома.

– Какой еще прием? – с любопытством спрашивает Ной.

– У врача.

– Ты решила удочерить подростка? – он качает головой. – Ты всегда так добра к людям, Чарли.

– Пока еще не решила. Думаю, для начала ограничимся одним ребенком, – говорю я, прислоняясь к закрытой двери и пожимая плечами. – Ной, что ты имел в виду? Когда говорил, что больше так не можешь?

Я стараюсь спрятать руки за спиной, плотно прижав их к двери, чтобы Ной не заметил, как они трясутся. И вспоминаю, как десять лет назад точно так же стояла перед ним и разговор начинался точно так же. Тогда он сказал мне, что они с Лорен поженились.

– Я не могу подписать этот договор.

– Я думала, он уже подписан, – потерянно произношу я и закрываю глаза, чувствуя, как подступает мигрень. – И ваша сделка в Токио уже заключена.

– Мне не нравится эта идея.

– Ной, – вырывается у меня. – Я не могу сейчас об этом думать. Прошлой ночью… Я словно окунулась в прошлое. Я не могу постоянно думать о тебе.

У него такой вид, будто он получил от меня пощечину.

– Я знаю. Поэтому-то и вернулся домой. Не хочу, чтобы ты беспокоилась, – сообщает он и берет меня за подбородок. – Так что думай о себе и позаботься о нашем малыше. А я позабочусь обо всем остальном.

– Для меня это очень много значит, – говорю я уже гораздо более мягким тоном. – То, что ты решил вернуться домой.

– Я умру, если с тобой что-нибудь случится, Чарли, – заверяет он и облизывает губы. – Я просто не разберусь, что со всем этим делать.

Со словами «Мы что-нибудь придумаем» я протягиваю ему руку, которая уже почти не дрожит. И тогда мы согласно утверждаем хором:

– Всегда можно что-нибудь придумать.

Мы садимся на диван – я, как всегда, занимаю свое место посередине.

Весь мир подождет. Сейчас есть только мы с Ноем и наши переплетенные руки.

Ной уходит следующим утром. У меня сегодня тоже еще дела, но я вдруг понимаю, что покидать дом мне больше сегодня не хочется. Я захожу в гараж, разворачиваюсь, ухожу, возвращаюсь снова – и так множество раз. Дышать становится трудно.

Я словно жду нападения.

– Успокойся, Чарли, это вредно для ребенка, – снова и снова повторяю я свою новую мантру.

Я бросаю взгляд на джип и вижу в отражении его блестящего темного бока чью-то фигуру, и это до ужаса меня пугает – несмотря на все мои уговоры.

В гараже появляется Ной. Я надеваю солнечные очки – так мне спокойнее – и возвращаю ему ключи. Элли немало удивилась сегодня, когда я приехала на машине Ноя.

– Решили попробовать что-нибудь новое?

– Ага. А еще я забыла заправить свою машину, – объясняю я, не желая озвучивать истинной причины, не желая признавать, как пагубно на мне сказались события той кошмарной ночи. Если Элли принимала в этом какое-то участие, я не хочу, чтобы она знала, как это на меня повлияло.

Уже в дороге я замечаю, что Элли выглядит нервной, да и ведет себя тише обычного…Сейчас я вижу в этом еще одно доказательство ее вины.

– Вы точно этого хотите? – вдруг спрашивает она, теребя свой браслет.

– Чего именно?

– Отвезти меня к врачу?

– Разумеется, Элли. К своему врачу я тебя записать не смогла, но организовала прием у другого очень хорошего специалиста, – рассказываю я, а Элли медленно кивает. – Тебе давно уже следовало провериться. Это важно для твоего здоровья и для здоровья твоего ребенка.

– Это больно?

– Сегодня больно не будет. Все самое интересное остается на потом – когда будешь рожать.

Элли морщится и меняет тему.

– Вы заблокировали кредитки?

– Да.

– Ими успели воспользоваться?

– К счастью, нет. Все в полном порядке.

Я пытаюсь не искать в ее вопросах скрытый подтекст. Возможно, она просто пытается поддержать беседу. Паранойя делу не поможет. Вообще, сейчас мне нужно сосредоточиться на Элли и ее ребенке. В конце концов, я сама вызвалась помочь.

– Рада это слышать, – говорит она, и я киваю, не отрывая взгляда от дороги.

В гинекологической клинике прилично народу – для некоторых это первая беременность, а некоторые уже явно имеют опыт. Отличить эти две категории друг от друга можно с легкостью – на лицах всех неопытных мамочек отражается ужас перед неизведанным. Те женщины, которые уже рожали, выглядят более расслабленными, но одновременно с этим и более измученными. Руки у них заняты пакетами с подгузниками для младенцев или книжками-раскрасками для детей постарше. Есть тут и мужчины – и у всех немного бестолковый взгляд, словно они не понимают, что они тут делают и как так вообще приключилось.

Один малыш пытается рисовать на стенах – к огромному разочарованию своего отца. Другие родители хихикают, втайне радуясь, что на этот раз шалит не их собственный ребенок.

Элли нервно переминается с ноги на ногу. Это меня нервирует, так что я говорю ей пока что пойти присесть, а сама иду к регистратуре.

– Прием в три тридцать, на имя Шарлотты Коберн.

– Страховка и удостоверение личности.

Я хватаюсь за голову.

– Вашу ж… – вырывается у меня, но я тут же прикрываю рот рукой. – Черт. Я хотела сказать «черт».