Книга Тайное становится явным, страница 8 – Марин Монтгомери

– Не беда. Все в порядке. Пол помыть нетрудно, – заверяет она, потом кивает на мою толстовку, все еще стараясь держаться подальше. – Я положу ее в сушилку, ладно?

Я чувствую, что мое лицо заливается жаркой краской.

– Э-э, нет, спасибо. Я просто у огня посижу, хорошо?

– Сейчас я принесу тебе полотенце, – говорит она, вроде обратив внимание на то, что я стучу зубами. – Ты, наверное, совсем замерзла. Присаживайся поудобнее. – Затем она мгновение колеблется и добавляет, что найдет для меня что-нибудь сухое переодеться.

– Спасибо. – Мне совсем не хочется испортить обивку ее плюшевого кресла мокрой одеждой, так что я просто сажусь на пол рядом с камином и протягиваю к огню ладони. Мои замерзшие руки все покрыты маленькими пупырышками.

Она окидывает меня долгим взглядом, а потом поворачивается и торопливо уходит куда-то по коридору. Я тем временем оглядываю место, в котором оказалась. Выглядит впечатляюще. Двухэтажный кирпичный дом – на верхний этаж, обнесенный балюстрадой, ведет кованая железная лестница. Под потолком висит дорогая люстра, похоже, что от Сваровски. Вообще весь шикарный дом оформлен в серых и темно-синих тонах, с редкими вспышками желтого акцента. Очень модно, но не мой стиль. Ну или, может, я просто слишком привыкла к нашему дому, разномастную обновку для которого мы покупаем на гаражных распродажах, и теперь мое чувство вкуса безнадежно утеряно.

Вот странно – она вроде бы ушла, но меня все никак не отпускает какое-то необычное ощущение, будто я спиной чувствую ее бдительный взгляд. Затем она возвращается с пушистым полотенцем в руках, и я вижу, что ей не по себе. Так что решаю сгладить острые углы и начать беседу первой. Даже начинаю протягивать руку, но потом думаю, что она может не захотеть ее пожимать, и в итоге делаю какой-то полувзмах ладонью.

– Кстати, меня зовут Элли.

Она кивает, передавая мне полотенце.

– Шарлотта.

Я неловко вытираю лицо, беспокоясь, что тушь оставит следы на египетском хлопке. Холод никак не хочет отпускать, и я все еще дрожу. Это привлекает ее внимание.

– Давай я хотя бы что-нибудь найду, чтобы ты переоделась, – бормочет она, прикусывая губу.

Она снова выходит из комнаты, и я принимаюсь растирать замерзшие руки. Запах пылающего дерева и исходящий от него жар вгоняют в сон. Внезапно я чувствую себя смертельно уставшей, и глаза с трудом получается держать открытыми. Огонь лижет защитное стекло перед камином, а я стараюсь не обращать внимания на застарелое беспокойство. На волнение о том, к чему может привести близкий личный контакт с этой женщиной.

А потом в комнату врывается аппетитный запах, и мой рот наполняется слюной. Я поворачиваю голову и замечаю тарелку с печеньем, которая стоит на столе в кухне, видной мне через дверной проем. Я отвожу глаза, стараясь игнорировать грызущий меня голод, и щиплю себя за запястье. У меня появляется вопрос, всегда ли будет так? Или когда-нибудь я буду твердо знать, что и когда я буду есть?

Спустя какую-то секунду я вижу Шарлотту. Загадочного свертка ткани в ее руках больше нет, зато теперь она несет мне мужскую футболку и шерстяные носки. Я видела ее фотографии с каким-то мужчиной, так что, может быть, это его одежда. На фото он казался… скучным. На всех он был во фланелевой рубашке и лыжном жилете, прямо заправский любитель активного отдыха, но что-то в нем казалось каким-то ненастоящим. Интересно, он вообще лыжами хоть раз в жизни занимался? Ну хотя бы в том лесочке за их домом?

Скорее всего, нет. Слишком слащавый, что ли. Работает на корпорацию, получает кругленькую сумму с шестью нулями в год, а в гараже держит БМВ. Иначе как бы они себе позволили такой роскошный дом? На деньги с учительской зарплаты сложно воплотить идеалы американской мечты. По крайней мере, конкретно этой американской мечты – рекламный щит на шоссе утверждает, что застройка этого района началась в середине шестидесятых.

Шарлотта сует мне в руки вещи и снова слабо улыбается.

– Вот, держи, Элли. Я же правильно запомнила? Элли?

– Спасибо, – улыбаюсь я в ответ. – Да, вы правильно запомнили.

Развязываю шнурки на серых кедах и сдираю с ног мокрые заношенные носки. Шевелю пальцами, чтобы вернуть им чувствительность. Затем вытираю мокрые ноги полотенцем и натягиваю предложенные мне шерстяные носки.

– Если ты хочешь переодеть футболку в ванной, то она ниже по коридору, – показывает направление Шарлотта. Я вдруг ощущаю неловкость, понимая, что выгляжу словно крыса, выползшая из канализации. Не то чтобы ее мнение для меня что-то значит – мне вообще всегда было все равно на чужое мнение, но меня бесит, когда люди считают меня отбросом общества.

Я встаю, и Шарлотта делает шаг назад, чтобы дать мне пройти. Она снова держит между нами расстояние. Ее пальцы нервно переплетены в замок.

Чувствуя ее взгляд спиной, я иду вниз по коридору и тихо закрываю за собой дверь ванной комнаты. Затем быстро пишу сообщение своему парню, Джастину, – надо дать ему знать, что я в безопасности. Я сказала ему, что буду писать примерно каждые полчаса, и даже сбросила геолокацию, чтобы он знал, куда именно нестись меня спасать.

Я расстегиваю свою темно-красную толстовку. Она промокла насквозь вместе с футболкой, а футболка липнет к лифчику не хуже пластыря. Буквально с трудом срываю с себя мокрую одежду. Обращаю внимание, что футболка, которую мне принесла Шарлотта, не в пример дороже моей собственной. Она даже как-то по-другому ощущается на коже.

Смотрю на свое отражение в зеркальной поверхности шкафчика – красные глаза, влажная кожа – и чувствую острое желание открыть его и поискать аптечку. Рецептурные препараты отлично служат двум целям: они унимают боль и помогают разжиться дополнительными деньгами.

Я сжимаю и разжимаю кулаки. Моя рука замирает, вцепившись в покрытую орнаментом ручку.

Она ведь начнет беспокоиться, если я тут задержусь. И я совсем не хочу, чтобы она слетела с катушек, особенно учитывая творящийся на улице кошмар. Я напоминаю себе о необходимости быть терпеливой и приглаживаю свои непослушные светлые волосы, прежде чем открыть дверь.

Затем открываю дверь и чуть не подпрыгиваю от неожиданности. Чего я точно не ожидала, так это того, что Шарлотта будет караулить меня под дверью с сурово сложенными на груди руками. Точь-в-точь офицер полиции, которому я сейчас обязана сдать образец мочи, а он только и ждет, чтобы заковать меня в наручники за употребление наркотиков.

Я натянуто улыбаюсь, чувствуя небывалое облегчение от того, что решила все-таки не рыться по ее шкафчикам, и благодарю ее за одежду. Шарлотта только кивает.

– Я не хотела тебя напугать, просто… – наконец начинает она, хмуря брови. Я снова замечаю, что она прижимает к себе сверток из ткани. Мы смотрим друг на друга, не двигаясь, в ожидании, что кто-то сделает первый шаг.

Шарлотта уступает первой и возвращается назад, к камину.

– Иди, погрейся у огня, – зовет она и машет мне рукой. Я подхожу, сажусь поближе к камину, а она опускается на серый плюшевый диван, заваленный подушками. Телевизор забивает повисшую между нами тишину бессмысленной болтовней.