Онлайн книга «Третья»
|
‒ Затем, ‒ пояснил мне водитель, ‒ что очень часто это один и тот же набор. Даже не зеркальный. Пульсировала зажатая в подол платья рука. ‒ Да? Может, тогда не зря? ‒ Да. Людям сложно запоминать две сложные последовательности, они с девяностопроцентной вероятностью используют одну и ту же. Что-то отлегло на душе. Но навалилось физически. Пульсация в ладони была непереносимой, и я не сразу заметила, что на меня, как филин, пристально смотрит Арнау. На лицо, ниже, на сжатые колени – что он хочет увидеть? Да, Гэл говорил, что их зрение позволяет видеть в темноте, но… Не успела я додумать, как Эйс процедил со сталью в голосе. ‒ Тормози. Она ранена. Секундная задержка с ответом. ‒ Здесь еще нельзя. Слишком близко. ‒ Я пересяду. Не знаю, как он понял. По бледности моего лица? По пятнам на подоле? Вот только ткань темная, расшита блестками, пятна в такую впитываются, как в болото, даже с фонариком не разглядишь. Он смог. Сел на заднее сиденье, резко захлопнул дверь, и «Барион» опять рванул с места. ‒ Дай. Руку пришлось размотать из подола. Я мерзла: наверное, терялась кровь. Арнау, не включая свет, пару секунд смотрел на ладонь, потом выругался сквозь сжатые зубы. ‒ Почему сразу не сказала? Да я не должна была. Они мне не няньки, не медики, я собиралась перевязать ладонь по прибытии. Чем-нибудь. Показать наутро врачу. В конце концов, я подписывалась на риск, понимая, что он может в теории и на практике привести к травмам. Вот, привел. Ведь ранение не пулевое, не они меня «не уберегли». Просто неудачно упала. Зашуршала сумка, Эйс откуда-то достал упаковку стерильного бинта, сорвал с него бумагу. ‒ Что там? Взгляд Гэла с тенью беспокойства – в радужку его глаз вкрались бордовые оттенки. Наверное, отсвет с проспекта. ‒ Рваная рана, ‒ пояснил Арнау, ‒ сухожилия целые. ‒ В больницу? Пока он мотал мне руку бинтом, затормаживая кровотечение, перечислял: ‒ Трихфенол есть дома, триамин тоже. Зажимы, степлеры… Нет, в больницу не едем. ‒ Понял. «Барион» ускорился еще. Теперь меня, трясущуюся, держал за раненую руку Арнау. Держал мою ладонь между своими, как жемчужину в раковине, не давил. Он говорил и вел себя так, как будто точно знал, что делал. С ним рядом делалось легче, чуть-чуть спокойнее. Не знаю, как именно он увидел безо всякого фонаря детали повреждения, но дрожать я стала меньше. * * * ‒ Выпей это. Гэл принес стакан с чем-то шипучим. Пытка закончилась, Салим и его поганый дом остались в прошлом. Ненавистное платье сброшено в спальне. Хорошо, что я не поранила ноги, пока неслась по чужому газону босиком – наверное, невезение должно уравновешиваться везением. Хотя бы чуть-чуть. ‒ Что это? На мне длинная футболка, легинсы, натянуть которые одной рукой было проблематично, но сидеть перед парнями в платье было бы крайне дискомфортно. ‒ Это снимет боль. Частично, но все же. Эйс, сидящий передо мной на корточках, уже разматывал бинт, собирался обрабатывать рану. А мне до тошноты не хотелось на нее смотреть. ‒ Где ты так? ‒ Упала. Неудачно. ‒ Да, неудачно, ‒ подтвердил Арнау, нахмурившись, и мне пришлось-таки взглянуть на косой и неровный порез, вспоровший ладонь. Наверное, недостаточно глубокий для того, чтобы повлиять на двигательные функции, но крайне болезненный. – Это придется сшивать. Ты терпелива к боли, Недотрога? Что ему ответить? Что «не очень», как и все девчонки? Что мне страшно, что хочется плакать, что я, конечно же, боюсь боли? Только киснуть перед ним – это окончательно признать поражение. Наверное, что-то он прочитал по моим глазам, потому что пояснил: ‒ Я обезболю максимально. Иглу использовать не буду, только «скрепки», ‒ и кивнул на разложенные на подносе рядом странные мелкие пластиковые штуки, походящие больше на канцелярию, нежели на объекты медицинского назначения. – Это быстрее и менее болезненно. Хорошо? Зашипев, потек по ладони антисептический раствор. Морщась, я заглотила жидкость из стакана. Или доктор. Или он. Делать однозначно что-то придется. ‒ У тебя… хорошие медицинские навыки? Если уж отдаваться для хирургических процедур, то только профессионалу. ‒ У меня все навыки… хорошие. Если бы не залегшие очень глубоко чёртики в серых глазах, при этих словах Эйс действительно показался бы мне серьезнее и глубже. Очень серьезным в этот момент и очень глубоким. ‒ Что это было? На что ты напоролась? Меня отвлекал Гэл. Пока Арнау делал с ладонью что-то, отчего ее хотелось выдернуть, зажать себе рот, кинуться в комнату и разреветься, Коэн держал мой взгляд своим. ‒ Говори со мной, Лив. Мне же хотелось молчать. И плакать. Скреплять рану «стяжками» было не просто неприятно ‒ это был еще один вид пытки. ‒ Зачем? Веки щипали слезы. ‒ Затем, что, когда ты говоришь, ты не концентрируешься на боли. Не усиливаешь ее вниманием. Я не знала, прав ли он, но ответила. ‒ Это была… клумба… наверное. И низкая ограда по периметру… Очень острая. Я никогда такой раньше не видела. «И уж точно не додумалась бы декорировать такой сад, если бы он у меня был». ‒ Ты упала на нее? ‒ Да. Когда из-за кустов вышел охранник. Я перепугалась. – Помолчала. – И потеряла туфли… ‒ Забудь про туфли. Расскажи мне про разговор Салима в машине… Коэн умело водил меня по чертогам памяти так, чтобы я не натыкалась на самые ужасные моменты, но желала чем-то поделиться. ‒ Он…ругался, кажется… Я дам телефон, вы послушаете, если он записал… ‒ Я уверен, что он записал. Глаза Гэла снова теплые, почти целиком зеленые, и вот там глубина, хоть падай с высотки. Множество матрасов, которые удержат, уберегут, спасут. А еще в них глубоко внутри залегли беспокойство и скрытая ярость ‒ такая холодная, что ее почти не видно, контролируемая. Мне отчего-то казалось, что с Салимом разберутся жестко. Даже если не сам Гэл, то он однозначно отдаст такой приказ. Наверное, потому что этот взгляд ‒ я впервые впустила в себя чувство о том, что я «их девочка»: просто поиграть, просто погреться об него, как греются об воображаемый плед. |