Книга До нескорого, она же, страница 58 – Анастасия Зарецкая

– Вовсе нет, – я пожала плечами. – Я…

– Если ты только попросишь, я останусь, – заметил Ярослав твердо. – Прости, что прервал.

Он насилу выцепил мой взгляд, и я вздрогнула. Дала слабину. И так близко подошла к тому, чтобы проиграть.

Нет, нет, нет.

Не нужно.

Пожалуйста.

Я смотрела в глаза Яра и понимала, что, скорее всего, никогда больше их не увижу. Эти глаза, сейчас серые, а когда-то голубые. Проницательные, уберегающие тайну глаза. Эти брови. Эти волосы – отливающие золотом волны. Эти губы.

– Я не попрошу, – ответила наконец. – Я знаю.

И не стала ничего уточнять.

Я много чего знала…

Не вытерпела.

Потянулась к его лицу и коснулась щеки кончиками холодных пальцев. Ярослав оказался сдержаннее – его растерянность отразилась лишь только в глазах, но не в движениях.

Он успел не отпустить меня.

Накрыл мою ладонь своей, да так я и стояла, прижимаясь ладонью к его щеке.

Стояла – и даже не пыталась скрыть волнение.

– Ты многое знаешь, Яна, – произнес он спустя вечность, прикрыв глаза. – Многое, но не все.

– Возможно, – согласилась я.

Он вновь посмотрел на меня и коснулся моей ладони, обхватил ее своими пальцами. Я бы подумала, что он в который раз пытается воспользоваться магией, чтобы как-то на меня повлиять… но нет, на мне висело слишком много охранных амулетов, и к созданию некоторых из них я сама приложила душу.

Это были долгие полторы недели.

И я многое успела. Многое, но не замерзнуть окончательно.

– Прости меня, – попросил он вдруг, – за то, что я поступаю с тобой так подло, а сам жду доброты в ответ.

– Ты ничего мне не обещал. Лишь только, может… Но эта проблема решена, окончательно и бесповоротно – да ты и сам знаешь. Так что теперь мучиться?

Я улыбалась.

А внутри что-то кричало.

Яр смотрел на меня, не пытаясь даже скрыть боль.

– Как ты относишься к слову «навсегда»? – уточнила я, и Яр понял намек. Покачал головой.

– Только если оно используется в сочетании: «Навсегда рядом с тобой». – И произнес твердо: – Я ещё вернусь. Обязательно.

– Можешь задержаться – чтобы к твоему возвращению я забыла о тебе окончательно.

Пальцы Ярослава ослабли.

Боль, огонь.

Сама горишь – так поджигай других!..

– Почему так?..

– Потому что так правильно. Верно. Пусть и…

Мои слова заглушил прозвучавший из динамиков женский голос, объявивший о прибытии моего поезда. Я без усилий освободила ладонь и направилась в нужную мне сторону, к одному из спусков, не оборачиваясь. Я теперь всегда знала, куда идти.

Все равно не хватило бы сил что-либо сказать. Я и без того находилась на пределе. Даже одно-единственное точно сказанное слово могло скинуть меня с обрыва, прямо в бездну, кипящую воду, и я бы запросто задохнулась.

Я стояла на перроне, сжимая в руках билет и дожидаясь, пока проводница впустит меня внутрь поезда.

А с неба стеной лил дождь, и листья на деревьях были яркие, как чьи-то сердца. Я не взяла зонт, и с волос стекала вода, и я молилась про себя, чтобы он не смыл с них не самую дорогую краску, чтобы он не вернул мне огонь.

Я должна быть льдом, как мой отец.

Я должна…

Потому что так правильно. И верно.

Пусть и слишком мучительно, Яр.

***

Я не смогла уехать навсегда.

И не потому, что мне не хватило решительности. Я, кажется, вообще забыла о том, что когда-то была робкой и трусливой.

Но потому, что я чувствовала ответственность перед теми, кто так же, как я, любил, и страдал, быть может, даже больше.

Их тоже оставляли не единожды.

Сначала младшая дочь, мечтавшая когда-то вернуться победительницей, но так и не дожившая до этого момента.

Потом старшая, предавшая свою тьму. А вместе с ней – и внучка, одиннадцатилетняя Яна, одним безоблачным летом обнаружившая то, что она теперь одна.

Это была я.

А в маленькой деревеньке, до которой мне пришлось сначала три часа ехать на поезде, а потом около часа трястись в автобусе, жили мои бабушка и дедушка, ведьма и колдун, решившие конец жизни посвятить семье… и ее же потерявшие.

Шесть лет!..

Именно столько мы не виделись.

Бабушка с дедушкой были лишь в моих воспоминаниях – и в сообщениях, пять лет подряд отправляемых мне на день рождения. Я эти сообщения никогда и никому не показывала, но почему-то верила, что это бабушка и дедушка.

«Здравствуй, дорогая! С твоим праздником тебя. Пусть этот день будет солнечным, как и все за ним. Мы тебя любим».

Они так и не получили ни единого ответа.

Возможно, именно поэтому и не поздравили меня с семнадцатилетием.

Или по другой, гораздо более серьезной, причине.

Я не верила, что… понятно, что. Не верила, но лишь до позапрошлой недели, когда одним утром произошло многое, слишком многое.

И теперь я должна была знать.

Я должна была извиниться…

Успеть.

Вот, кто действительно требует извинений. Не я.

Я шла по деревеньке, так похожей на остальные, но все равно другой. Шла, пытаясь вспомнить, где проводила летние месяца одиннадцать лет подряд. Я помнила остановку, на которой сошла сейчас, но всегда проезжала мимо нее на машине, когда мы ещё ездили сюда. Каких-то три минуты, и я должна была увидеть…

Коричневый деревянный дом, уложенную черепицей крышу, низкие ворота и раскинувшийся под окнами садик, который ещё не успели убрать.

Сердце застучало в два раза быстрее.

Шесть лет назад мы с бабушкой посадили куст роз прямо под окном той комнаты, в которой я ночевала, и он стоял там до сих пор. Правда, не цвел, но какой уважающий себя куст будет цвести в октябре?

Окна были завешены белыми шторами, через которые ничто нельзя было увидеть. И непонятно было, есть ли там кто – или нет.

Я вдруг забоялась узнать.

Но страх быстро спал – я теперь смелая – и я подошла к калитке, совсем ничего не скрывающей. Толкнула ее – калитка оказалась не заперта – и вошла внутрь.

Бетонная дорожка. Дровяник. Угол бани, в которую я никогда не любила ходить. И ещё одна калитка, ведущая в огород.

Огород был пустым.

Я дошла до самой двери, поднялась по пологой лестнице и постучалась.