Онлайн книга «Тридцать седьмое полнолуние»
– Конечно. Если дед и удивился резкой смене темы, то вида не подал. – Но вы остались в армии. Почему не в УРК? – У нас слишком разные методы. А я перевелся в разведуправление. Есть там интересный отдел, занимается про́клятыми. – В каком смысле? – Их использования. Тот же слухач иногда полезнее любой аппаратуры. А ведьма? Знаешь, как вовремя может оказаться прободение язвы? Про удачника и говорить нечего. Мы такие схемы разрабатывали! – Дед оживился. – Особенно для неконтролируемых, чтобы чужим досталось, а по своим не шарахнуло. Я, кстати, тогда с Борисом познакомился, он защиту рассчитывал – ну вот по самому краю допустимого риска. Мы же молодые были, борзые. – И они соглашались? Про́клятые. Дед усмехнулся. – Естественно. Методику отбора отрабатывали еще в «Четверке», мы многим арестованным предлагали альтернативу. – А оборотням? – Конечно. Они были безопасны для нас, пока кормились на стороне, и чаще других возвращались из-за линии фронта. Живучие, собаки. Дед подлил себе чаю. – Про́клятых всегда стремились использовать. Тебя это удивляет? Ник помолчал, прежде чем ответить. – Нет. Я мог бы и сам догадаться. А как вы оказались в Академии? – Очень просто. С УРКом мы часто пересекались, и когда меня позвали прочитать курс, я не стал отказываться – это было полезно. Мы работали над совместными проектами. «Например, “Идентификация”», – подумал Ник, посмотрел на деда и быстро опустил глаза. – Проекты сложные, трудозатраты, выгодные и нам, и другим службам. На одном из них я познакомился с твоим отцом. Привел его в дом. Марине он сразу понравился. – Они быстро поженились? – Повстречались несколько месяцев. Родислава ждал перевод, он должен был курировать проект на местах, и Марина заторопилась. Дед сказал об этом сухо. Может, не хотел вспоминать? – Пойдем спать. – Георг поднялся. – Завтра я рано уеду. Еще некролог писать. Да… и нужно сказать Александрине. Ник убрал чашки в мойку. – Мне в областную библиотеку надо, реферат по истории готовить. Я вернусь попозже? – Конечно, договорись с Леоном. На второй этаж поднимались вместе. Возле двери в кабинет дед задержался, потом качнул головой. – Завтра. Все завтра, – и поморщился, точно от боли. – Нелепая смерть! Альберт был в Арефе во время зачистки. Казалось, кто там выжил, тем до ста лет отмерено. А вышло… – Дед махнул рукой. – Ладно, Мик, спокойной ночи. Он вдруг притянул внука к себе и коснулся лба сухими горячими губами. – Да… Спокойной… – сбивчиво ответил Ник. Юджин покосился на Матвея. Мальчишка спал, упершись затылком в подголовник. Губы в сухих трещинках приоткрылись, под ресницами виднелись густые тени. Юджин сбросил скорость и опустил стекла. Влажный предрассветный воздух потек в салон. Машина ползла по дороге все медленнее и медленнее, пока не остановилась. Юджин заглушил мотор. Тишина-то какая. Он посидел, откинувшись на спинку – мучила изжога, поаккуратнее надо бы с кофе, – потом решительно полез из машины. Посыпалась роса с травы, намочила брюки. Со стороны деревни ветром донесло петушиный крик. Первая папироса, на голодный желудок, не принесла облегчения. Во рту стало еще противнее. Но затяжка за затяжкой, и полегчало. Матвей все спал. Юджин обошел машину и полез в багажник, достать рацию. Антенну пришлось закрепить на крыше. В эфире свистело и трещало, повозился, пока сбросил координаты и предполагаемый маршрут. Быстро светало. Уходил туман, и слева на горизонте проступил березовый лес. Птичий гомон заглушил деревенских петухов. Юджин побродил вокруг машины, разминая затекшую спину. Сквозь лобовое стекло, усыпанное раздавленными мошками, было видно, какое обиженное у Матвея лицо. Юджин машинально потянул из пачки папиросу, но, спохватившись, убрал. Да, его ненавидели все мальчишки: кто спокойно и размеренно, изо дня в день, месяцами, кто – яростными вспышками. Отказывались от сопровождения, врали в УРКе, удирали, подставляли. Но рано или поздно возвращались. Все, даже Валька… …навалился спиной на обледеневшие кирпичи. Дом еще горел – из груды камней и бревен поднимались языки пламени. Черный столб дыма уходил в небо. Когда его сносило ветром, виднелась уцелевшая стена с пустыми оконными проемами. Через дорогу перелетела головня и упала рядом с ботинком. Рассыпались оранжевые искры. Южка не пошевелился. Тяжелый гудок прокатился вдоль улицы, разгоняя по убежищам редких прохожих. Монотонный голос все повторял: «…воздушная тревога. Граждане, воздушная…» Южка сполз по стене и зажал уши ладонями. Вздрогнула земля. Кажется, упало на Бастионной. За шиворот посыпалось ледяное крошево. Дом горел. От толчка груда просела, и языки пламени взметнулись выше. – Ты живой? – Кто-то тряхнул за плечо. – Эй, пацан! Слышишь? Южка не ответил, и его потянули за рукав. – Ранен? Встать можешь?.. Черт! Мирский, Южка?! Он поднял голову, вглядываясь в освещенное сполохами лицо. Узнал: – Учитель Роман. Парень сел рядом на корточки и поправил очки. – Думскую площадь бомбят, – сообщил, пряча голые руки под мышки. – А ты чего тут примерз? Пойдем в укрытие. Слышь, Южка? – пихнул его локтем в бок. Снова глухо ударило. Дом затрещал, его единственная стена осыпалась с краю, и Южка вздрогнул. Учитель проследил за его взглядом. – Твой? – Да. – Там… был кто? – Мать с сеструхой. – А отец? – Перед самой блокадой похоронка пришла. Роман поежился, ему за шиворот тоже прилетело ледяное крошево. – Кажется, стихает. Пойдем. Ну, вставай. Южка с трудом поднялся на ноги. Его мотнуло, пришлось ухватиться за водосточную трубу. – Понятно. Роман, кряхтя, вытащил из внутреннего кармана сверток. Аккуратно расправил на ладони носовой платок. В нем лежал кусочек хлеба. – Ешь. Южка покачал головой. – Это ваше. – Вот еще клоп! – удивился Роман. Ловко прижал ладонь с платком Южке к губам. Запах. Вкус. Сдавило желудок. Южка не успел опомниться, а уже сосал хлеб, перекатывая языком, точно конфету. – Пошли-пошли. Чем ближе к набережной, тем пронзительнее становился ветер. Южка втянул голову в плечи, зарываясь подбородком в шарф. Учитель Роман отпустил его локоть и подышал на руки. Пальцы у него были худые и светло-желтые, как лапы у дохлой курицы. |