Книга Эхо и империи, страница 7 – Морган Родес

Селина выбежала за мной.

– Джосс, прости! Я думала, что увижусь с тобой перед речью. Хотела сама тебе сказать… боже. Я не была уверена, что именно сегодня она официально объявит… ну… об этом.

– Я же, можно сказать, сегодня пригласила его на свидание, – пробормотала я. – А он взял и ушел. Кажется, теперь я знаю почему.

– Надо было сказать тебе, – ответила Селина, заламывая руки, как делала, когда была значительно младше и гораздо более нервной и неуверенной в себе.

Я оглядела ее напряженное выражение лица, качая головой.

– Почему не сказала? Как давно это продолжается?

– Пару месяцев, – призналась она. – Это… была идея королевы Исадоры. Она посчитала, что мы идеально подходим друг другу.

В некотором смысле так и было. Прекрасная Первая Дочь Айронпорта и чемпион Королевских игр. И все же я почувствовала, как внутри меня ворочается что-то очень темное и неприятное. Думаю, это была ревность.

Или зависть.

Я всегда путала эти два чувства.

Селина уже пару месяцев встречалась с Виктором Рейденом. И теперь они были помолвлены. А я ничего об этом не знала.

– Почему ты не рассказала мне? – спросила я напряженным голосом. – Мы же лучшие подруги, разве нет? Живем в одном доме. Мы обо всем друг другу рассказываем.

– Королева пожелала сама объявить об этом и хотела, чтобы это был сюрприз. Я… я знала, что, если расскажу тебе… – Она замолчала, прикусив нижнюю губу.

– Если расскажешь мне, то я всем разболтаю, – прямо закончила за нее я.

Ей не нужно было подтверждать мои слова, я знала, что она была права.

По щеке Селины побежала слеза, и у меня разбилось сердце. Не ее вина, что я глубоко завидовала тому, какой идеальной и легкой была ее жизнь, как много людей ее любили и каким непринужденно легким было ее будущее.

– Кажется, я счастлива, – проговорила она.

– И хорошо, потому что это самое главное. А теперь возвращайся обратно, улыбайся и кивай, как я тебе велела, а я обещаю, что все будет нормально.

Селина кивнула и вытерла лицо.

– Ты идешь?

– Я побуду здесь еще минутку. Пока не готова уходить, потому что слишком уж люблю свежий воздух. К тому же я ищу идеальный бокал вина. Пять – это же не слишком много?

Она слегка посмеялась от моих слов и наконец отправилась слушать речь, которая все еще не закончилась. А я взяла бокал и опустошила его, пока в мыслях эхом отдавались подслушанные ранее слова.

Не знаю, как Селина ее терпит. Что бы Джосс ни сделала и как бы громко и неприлично себя ни вела. Представь, каково жить с ней все время. Когда она, типа, постоянно у тебя дома и никуда от нее не деться!

Правда о том, как другие люди воспринимали меня, обожгла, как удар пощечины.

Селина тоже так меня воспринимала? Как шумную, смущающую, постоянно находящуюся рядом подружку, которой она не могла полностью довериться из страха, что я расскажу всему миру ее самые темные, сокровенные тайны?

Эта мысль немало меня беспокоила, потому что шла вразрез с тем, как я сама себя воспринимала: хорошая подруга, которая желает Селине лишь счастья. Но если бы это было чистой правдой, то я бы сейчас не испытывала так много неприятных чувств от сомнений до зависти и эту острую занозу предательства.

Подруга могла рассказать мне об этом важном, судьбоносном событии, и мне было больно оттого, что она этого не сделала.

Я бродила по пустому коридору, чувствуя, как долгожданное онемение от вина окутывает сознание, и без особого интереса рассматривала картины. На них были изображены чопорные мужчины и женщины, которые за минувшие века оказали какое-то влияние на империю.

Я должна была знать их имена. Передо мной была обстоятельно, художественно изложенная история. Но мне было все равно, кем они были и что сделали.

История была совершенно бессмысленной.

Мне нужно взять себя в руки. Это не конец света. Да, лучшая подруга хранила от меня огромный секрет, но Селина всегда играла по правилам. А правила этой конкретной игры были таковы: не говори никому, особенно Джосс, у которой язык без костей.

Я даже не могу сказать, что она была не права. Честно признаться, если бы я до этого вечера узнала, что они с Виктором обручены или хотя бы встречаются, то рассказала бы всем знакомым, начиная с Беллы, Оливии и Хелен. А они, в свою очередь, всем своим знакомым, и к этому времени все в Айронпорте, если не во всей Регарийской империи, узнали бы об этом еще до официального объявления королевы. Я обожала королеву, но знала, что она была бы не рада такой неприятности.

Но все же понимание, что именно произошло и почему это произошло, не спасало от невыносимой боли.

Я рассматривала портрет женщины с суровым лицом, которой на вид было около пятидесяти, хотя в действительности она, вероятно, оказалась лет на двадцать моложе. У нее была старомодная прическа с павлиньими перьями, воткнутыми в случайном порядке, и платье с жестким белым воротником, который доходил ей до самого подбородка.

С виду она была не рада позировать для этого портрета. Но не могу сказать, что виню ее.

Последний портрет моего отца висел в другом коридоре. Я помню, как его торжественно открывали во время пятого королевского раута. Отец сильно нервничал, потому что был не из тех, кто любил повышенное внимание. А еще он всегда стеснялся второго подбородка. Он рассказывал, что мама каждый день говорила ему, какой он красивый, в надежде, что он сам начнет в это верить.

Но отца никогда не заботила красота. Он волновался о том, чтобы быть хорошим премьер-министром и служить королеве Исадоре, даже если ради этого приходилось целыми днями сидеть на скучных собраниях. Хотя он не считал собрания скучными. Он любил свою работу, но ему не нравилось быть в центре внимания.

А я любила внимание. Любила, когда меня фотографировали, когда все взгляды были прикованы ко мне, даже если они выражали зависть, а не любовь. Однако для истинного счастья мне нужна была только забота близких.

Но чем больше я об этом думала, тем больше понимала, что близких людей у меня осталось мало.

Селина, конечно же. И королева.

Я знала, что была им небезразлична. Но вот все остальные? Сразу на ум не приходил никто, кому я нравилась, кто по-настоящему меня понимал, невзирая на мое прошлое и социальный статус. Из миллионов людей, обосновавшихся в Айронпорте, не было никого, кто без сомнений оставался бы рядом со мной и в плохие, и в хорошие времена.

От этой мысли я ощутила себя на удивление одинокой.

Не стоило сегодня приходить. Не стоило думать, что мне необходимо показаться на людях, чтобы сделать вид, будто у меня все под контролем. Потому что это не так. И может быть, этому никогда не бывать.