Онлайн книга «Лето злых духов Убумэ»
|
Логика Кибы не казалась мне безупречной, но, чтобы воодушевить бедного, жалкого, совершенно одинокого человека, которому было не за что зацепиться, она обладала достаточной силой убеждения. В конце концов Харасава прошел в угол комнаты, взял урну с прахом, поставил ее себе на колени и, низко склонив голову, тихо проговорил: – Прошу вас, помогите мне. Я вышел из длинного многоквартирного дома, не говоря ни слова. Киба был в некотором смысле проницательным и аккуратным человеком. Вероятно, что, как и было им сказано, завтра утром он, получив ордер на обыск, отправился бы в клинику Куондзи. Было ли это правильным? Действительно ли это могло привести к разгадке? – Данна… следователь Киба. Ты не мог бы подождать всего один день, прежде чем идти с обыском в дом Куондзи? Если б он подождал, что я мог сделать? В тот момент мне ничего не приходило в голову. Киба изумленно посмотрел на меня. – Я хорошо понимаю чувства Харасавы-сана. Но у меня есть вопрос, который я во что бы то ни стало должен разрешить. Я даю тебе слово, что не уничтожу никаких доказательств и не сделаю ничего другого, что могло бы нанести вред жертвам. Я лишь хочу кое-что проверить, чтобы прийти к окончательному пониманию. Очень тебя прошу. Доверься мне и дай, пожалуйста, всего один день. – Вот же мне с тобой наказание… Ну-у, раз уж ты такое говоришь, то я не могу тебе не поверить. Но все-таки… что именно ты собираешься делать? – Я сообщу тебе завтра вечером. Если ничего не получится, то можешь проводить домашний обыск и все, что ты сочтешь нужным. Я не стану возражать. Но прежде всего то дело, которое меня заботит, и дело о пропавших младенцах – это разные истории. Да, все верно. Однако как же легкомысленно я поступил… Что, собственно, я мог сделать до завтрашнего вечера? – Я понял. Ходатайство единственного и неповторимого Тацуми Сэкигути… Что ж, я согласен на твои условия. – Сказав так, Киба дружески похлопал меня по плечу своей грубой могучей рукой. Воспользовавшись этим как удобным моментом, я бросился бежать. Я больше не мог терять ни одного мгновения. Без малейшего колебания я направился в клинику Куондзи. Не то чтобы у меня был какой-либо план. Я только знал, что должен был как можно скорее увидеть Рёко. Я не подумал о том, что буду делать, когда с ней встречусь. Добравшись до храма Кисимодзин, я бегом побежал по смутно помнившейся мне лесной дороге. Когда я пришел сюда впервые, было точно так же. Я никогда не помнил дороги. Тогда я тоже бежал наобум, как безумный. Я… Я не сумасшедший… Повернуть на том перекрестке, а затем… В этот момент с боковой дорожки наперерез мне буквально вылетел мужчина. – Осторожней!.. А-а, вчерашний господин детектив! – Это был Найто. – Что случилось? Вы изменились в лице, детектив‐сан! Плечи Найто поднимались и опускались в такт его дыханию. Короткое расстояние… вероятно, он бежал напрямую от входа клиники до этого перекрестка… и похоже, что бежал изо всех сил. То ли сказался недостаток ежедневных физических упражнений, то ли изначально у него было слабое сложение, – так или иначе, по его лбу ручейками стекал пот, как будто он облился водой. Если причиной было первое, то как мог человек, который хотел стать врачом, так пренебрегать собственным здоровьем? – Скорее, это вы изменились в лице. Найто-сан… Что-то случилось в клинике? – Детектив‐сан, а вы по пути сюда никого не встретили? Я совершенно никого не заметил. Я слишком спешил. – Вы, ребята, там у себя ничего не делаете… Вот, взгляните. Благодаря вам они с утра повсюду разбросаны. Найто развернул скомканный лист бумаги, который сжимал в руке, и показал его мне. Едва он это сделал, как на землю выпал небольшой камень. Очевидно, кто-то, завернув камень в бумагу, бросил его в окно. В дьявольской больнице варят и пожирают младенцев… Это была страница из бульварного журнала касутори, но не из «Подлинных историй о сверхъестественном». Должно быть, это был один из номеров, которые я видел в доме Харасавы. – Этих журналов целая куча вышла, и все одновременно. Благодаря им ненависть стала просто ужасной. Бьют стекла, пишут на стенах всякие мерзости, кричат… – Кричат? – Да, всякое. «Убирайтесь отсюда! Верните младенцев!», «Изверги должны своими жизнями искупить вину перед жертвами!». Те, кто кричит об искуплении и требует наказания, не имеют к жертвам никакого отношения. – А что директор? – Вчера вечером после того, как вы ушли, он принимал роды у одной из пациенток. Роды были тяжелыми и продолжались всю ночь, так что директор клиники весь день сонный, и от него никакого толка. Управляющая делами клиники – его жена – и Рёко-сан отбивались от нападавших, и барышня в бою получила почетное ранение… – Рёко-сан была ранена? – Брошенный камень попал ей в грудь, вот как… Думаю, если вы туда пойдете, вам не позволят с ней увидеться! Эй, детектив‐сан! Ответственность за это была на мне. Так я думал. Нет, я ничего не сделал, чтобы это произошло. Однако я сам всего несколько дней назад собирал материал, чтобы написать о происшествии в семье Куондзи в журнал касутори. Так что это было то же самое. Стеклянные панели в дверях холла были разбиты вдребезги: остались лишь зазубренные осколки, торчавшие из деревянных рам. На ограде и стенах виднелись следы надписей малярной краской, которые невозможно было прочесть. По-видимому, их старались замыть. Это уже больше не было клиникой. Это были руины. Жизнь здания всегда поддерживается тонким, едва уловимым балансом. Это не имеет почти никакого отношения к его возрасту или к совершенству его конструкции. Пусть даже здание разрушено – если в нем все еще теплится жизнь, оно может быть тотчас отремонтировано. Однако умершее здание уже невозможно восстановить. Это здание было уже мертво. В опустевшие рамы этих дверей уже, вероятно, никогда не будут вставлены стекла. Разбросанные повсюду осколки будут раздавлены в еще более мелкие осколки, до бесконечности дробясь и стираясь в пыль, – и все, что осталось от здания, будет полностью разрушено дождем и ветром. Это больше не было клиникой… – В чем дело? Управляющая делами клиники – и одновременно жена директора – стояла в беспорядке разбросанных обломков кирпичей и всякого мусора. – Вы пришли помочь нам прибраться? Или явились посмеяться над нашим плачевным положением? Если так, то, пожалуйста, уходите. Я больше не хочу вас видеть… ни вас, ни ваших товарищей. |