Книга Стая, страница 35 – Кейт Стюарт

И хотя я поклялась проживать свою жизнь совсем иначе, мы с матерью были поражены одной и той же болезнью. Мы жаждали всепоглощающий, душераздирающий, полный драмы роман, которому предначертано кончиться плохо. Я унаследовала свое сердце от нее, и оно было неумолимо.

Мне страшно, но я не могу сдаться. Поиск любви – это мекка, куда я мечтаю попасть. У меня есть и другие мечты, и этих грез хватит, чтобы я сдерживала свои порывы. С состоявшейся карьерой и так все ясно, а от исключительной любви отказаться невозможно.

Моя жизнь испещрена дерьмовыми примерами, но я все равно верю, что такая любовь существует.

Моя величайшая надежда – всепоглощающая любовь. Мой самый сильный страх – всепоглощающая любовь.

Шон выпустил на волю эту мучимую жаждой девушку только для того, чтобы за одну секунду лишить ее всяческих надежд.

Я отчасти уже понимаю, что любовь к Шону кончится плохо. Я уже испытываю к нему слишком сильные чувства – слишком сильные для отношений, длящихся всего месяц.

Но разве не этого я хочу?

Может, пока стоит прислушаться к голосу разума, а не моего зависимого сердца. Этот голос твердит мне, что бывают отношения с точно такой же страстью, но не приводящие к кровопролитию.

Но правда в том, что принимать такую позицию для меня сущий ад. Я ужасно по нему скучаю.

Но буду придерживаться принципов, потому что хватит валять дурака. Шон еще кое в чем был прав. Если я не стану отстаивать свои интересы с самого начала, то сведу свои требования к минимуму.

Так что я продолжу злиться дальше.

Чертовы мужчины.

Я злобно ковыряю вилкой. Настроение отвратительное, и я испепеляю Романа взглядом.

Каре ягненка в мятном соусе и картофель в розмарине. Ужина пафоснее сложно придумать. Ненавижу ягненка. Я смотрю на отца. Роман отвечает мне тем же, взирая своими холодными глазами. Он привлекателен, насколько может быть привлекательным пожилой мужчина, и на секунду я задаюсь вопросом, как он выглядел, когда моя мать с ним познакомилась. Был ли он таким же обаятельным, как Шон, таким же обезоруживающим? Он тоже вызвал у нее доверие, а потом обидел? Или его безучастное выражение лица так ее заинтриговало, что она не смогла перед ним устоять? Мама никогда не рассказывала подробности их истории, хотя спрашивала я неоднократно. Она отказывается возвращаться в этот период ее жизни. Предполагаю, потому что он тяжелый. Если уж мне не по себе быть его дочерью, то могу лишь представить, каково быть его женщиной.

– Сесилия, тебя что-то не устраивает в еде?

– Мне не нравится ягненок.

– Нравился, когда ты была младше.

– Я терпела, чтобы угодить тебе.

– Как я понимаю, больше ты не намерена угождать своему отцу.

– Я выросла. Предпочитаю есть то, что нравится.

Роман режет мясо, окунает его в зеленую жижу, а потом неуверенно произносит:

– Сесилия, я прекрасно осознаю, что многое пропустил…

– Восемь лет. – Я вытираю рот. – Прости, но мне интересно, какого черта я тут делаю.

– Ты сегодня не в настроении.

– Мне любопытно.

– Понимаю. – Его запястье лежит на краю стола. Столовые приборы расположены точно так же. Меня тошнит от этого ритуала. Мы не семья. Я часть его корпорации.

– Ты часть моего наследия. Мой единственный ребенок. – Никаких извинений за годы, которые он пропустил. Никаких извинений за вечное отсутствие. Банальные ответы без единой эмоции. Не могу вообразить, чтобы у Романа были хоть с кем-то близкие отношения. Должно быть, мама была вне себя от счастья, когда влюбилась в этого мерзавца.

– В последнем разговоре мы обсуждали твоих родителей. Они с рождения были богаты?

Он хмурится.

– Отчасти.

– Объясни.

– Моя мать унаследовала немалую сумму, когда вышла за отца. Но они промотали свое состояние вместо того, чтобы увеличить его, и умерли, не имея ни гроша. Вот где они допустили ошибку.

– Вы были близки?

– Нет.

– Почему?

– Они были не очень ласковыми людьми, и воздержись от грубых комментариев. Я знаю, что некоторые считают это изъяном.

– Только люди с сердцем.

Роман медленно пережевывает и красноречиво на меня смотрит.

– Уверяю тебя, моя кровь красная. И в твоих венах течет точно такая же кровь.

– Я совсем на тебя не похожа.

– А у тебя острый язык.

– Не притворяйся внимательным отцом, Роман. Зачем делать меня частью всего этого в последнюю минуту, если на самом деле не хотел принимать участия в моей жизни? Зачем мне все это, если можно просто выписать чек и покончить со мной?

Он неспешно подносит к губам стакан и делает глоток.

– Может, я сожалею о том, как с тобой обращался.

– Может?

– Да. – Он ставит стакан на стол и прижимает ко рту салфетку. – Прошу меня извинить, у меня дела.

– Отлично поболтали, сэр.

Я словно оказалась в аквариуме с акулой в критические дни. Я чувствовала бы вину, если бы жертвой моего сегодняшнего настроения стал не Роман Хорнер. Но на сегодня с меня хватит дурацкого притворства.

Роман замирает в дверях и поворачивается ко мне. Он ждет, когда мы встретимся глазами, и произносит:

– Я дал тебе свою фамилию, потому что надеялся стать тебе отцом. Однажды я осознал, что никогда им не стану, но хотя бы мог позаботиться о тебе финансово. Я передаю тебе дело моей жизни из-за своего провала. И лишь прошу тебя немного в нем поучаствовать. Я знаю, что это не покроет прошлых лет, но это все, что я могу тебе дать.

– Ты любил мою мать? – хриплым голосом спрашиваю я, проклиная зарождающиеся в душе эмоции. – Ты вообще любил кого-нибудь?

Роман морщится, его взгляд устремлен куда-то в прошлое, смотря сквозь меня.

– Я пытался. – С этим признанием он оставляет меня одну за столом.

Я всячески игнорирую пощипывание в глазах и слезу, которая стекает по щеке от его признания. Вот и все. Я душой это понимаю. Это было первое и единственное признание отца относительно его чувств ко мне.

Спустя годы вопросов я наконец получаю ответ.

Он пытался.

Мой отец только что признал, что не любил меня.

Я стираю пальцем слезинку и смотрю на нее. Роман Хорнер, наверное, предпочел бы наследнице аборт, и в своем больном мозгу считает, что наследство искупит его грехи.

Я размазываю между пальцев полную надежд слезу, которую укрывала, и наконец разрешаю себе ненавидеть отца. Просто еще одно доказательство того, что фантазии мазохиста намного приятнее любого реального опыта.