Онлайн книга «Принц Модильяни»
|
– Умны? Чтобы понимать, не нужен ум. Нужно вдохновение или интуиция. – Ах, вдохновение и интуиция? Но эти достоинства есть не у всех, верно? Держу пари, что твоя русская поэтесса наделена ими. С ней ты, вероятно, говорил только об искусстве – и она сочиняла стихи, пока ты ее трахал! У меня безудержное желание оскорбить ее при всех – но я лишь улыбаюсь. – Может быть, ты хотела быть на моем месте? Впрочем, отсылка к ее бисексуальности не вызывает никакого интереса у гостей, поскольку ни для кого это не новость. – Или ты ревнуешь меня к моему прошлому? – Мне нет дела до твоего прошлого, меня интересует твое настоящее и будущее. Сейчас – подходящий момент завести знакомства, ты должен встречаться с нужными людьми. – Ты не понимаешь смысла того, что я делаю, – но хочешь продавать мои работы. Почему? Она взяла себя в руки и уже не плачет. – Не будь наивен! Искусство – это обман. Все зависит от конкретного человека; если ему нравится – человек покупает. Но ты боишься денег, потому что посредством их и измеряется одобрение. – Нет. Искусство – как страсть: им нельзя обладать за деньги. Можно купить половой акт у проститутки, но не страсть! Пабло наблюдает за нами с видом ученого, проводящего опыты на живых существах в лаборатории. Похоже, ему интересно то, что я говорю. Меня, напротив, больше не заботит аудитория. Уровень ссоры уже зашкаливает. Беатрис забывается и почему-то считает, что вправе говорить мне все, что думает. – Наступит момент, когда ты постареешь, а пожилой представитель богемы выглядит жалко. – Если бы я пошел на фронт, такая возможность могла бы быть исключена. Во всяком случае, скажи Зборовскому, что я не заинтересован в сотрудничестве. – Жаль, потому что он хотел предложить тебе фиксированную и гарантированную ежемесячную оплату. Публика заинтригована нашей ссорой, кульминация нарастает. В сущности, мы играем перед ними самый настоящий спектакль, бесплатный и уникальный. – И какую же? – Двадцать франков в день. У тебя больше не будет необходимости продавать свои рисунки в барах, никаких больше dessin à boire. Тебе будет на что жить, и ты обретешь чувство собственного достоинства, понимаешь? Я молчу, смотрю на бутылку и думаю о том, что Поль Гийом оплачивает мою студию, платит мне авансом за картины, но фиксированный доход мне еще никто не предлагал. Это происходит впервые, и если это правда, я должен быть благодарен Беатрис за такое посредничество. Долги превращают нас в рабов. Двадцать франков в день – это шестьсот франков в месяц. – Заманчивое предложение, да? Беатрис вызывающе улыбается. Она как паук, который плетет паутину внимания и благосклонности с целью привязать к себе жертву. Но верно и то, что я устал голодать и не иметь художественного признания. Я пытаюсь успокоиться. Я допиваю вино. Она подходит ко мне, резким движением выхватывает у меня бутылку и швыряет ее о стену. Вот она, долгожданная кульминационная сцена! Публика в шоке делает шаг назад. Женщины вскрикивают от неожиданности, а дружки Кокто закрывают лица руками. – Ты не должен пить! – Это еще один приказ? – Ты больше не должен пить! Ты должен сосредоточиться на живописи. Я не буду ползать у твоих ног, пока другие художники делают карьеру. Ты думаешь, я способна довольствоваться тем, что ты спишь со мной? – Конечно, нет. Ты хочешь еще приказывать мне, что делать, как дышать, как жить. – Именно! Я помогаю тебе жить. – Даже не знаю, что мне делать с властной амазонкой, которая покупает мне краски и холсты, но наполняет мою жизнь приказами и запретами. Знаешь что? Пиши в своем журнале о художниках, которые тебе нравятся, и оставь меня в покое. Я собираюсь уйти, но она берет меня за руку. – Ты нуждаешься во мне! – Ты не убедишь меня в этом, лишь повторяя одно и то же. – Тебе нужна толстая и простодушная итальянка, которая всегда говорит «да»? – По крайней мере, она бы мне позволяла спокойно пить. – Вино – единственное, что тебя интересует? Ты меня не любишь! – Нет! Это ты меня не любишь! Я ухожу от тебя. Я направляюсь к выходу из комнаты. Беатрис вдогонку угрожает: – Если ты переступишь порог квартиры – больше не возвращайся! – Не беспокойся, не вернусь. Не оборачиваясь, я дохожу до двери и закрываю ее за собой, хлопнув со всей силы. Я спускаюсь по лестнице – и вскоре слышу звук быстро догоняющих меня шагов. – Постой! Я не отвечаю и продолжаю идти вниз. – Остановись! Ее голос сейчас уже не тот, которым она отдавала мне приказы. – Прошу тебя, остановись. Амедео! Я продолжаю спускаться. Беатрис оставила своих гостей – и теперь, когда мы одни, заговорила по-другому: – Амедео, прошу тебя… – Теперь ты просишь? Она почти догнала меня, я вижу ее этажом выше. Мы обмениваемся взглядами. – Прости… Я на мгновение останавливаюсь. – Знаешь, сколько я там стоял под дверью и слушал вас? – Ты нас подслушивал? Ну и что? Что я сказала плохого? Я говорю о тебе только хорошее. Я люблю тебя. Я не отвечаю и снова начинаю спускаться. Она следует за мной и говорит умоляюще: – Не бросай меня… Послушай! Я задаюсь вопросом, как она за несколько секунд может перейти от ярости и абсолютной уверенности к мольбе. – Амедео. – Ты оставила своих гостей в одиночестве. – Мне нет до них дела. – Ты врешь. Только до них тебе и есть дело. Иначе как бы ты писала статьи для своего журнала? – Останься со мной? Я останавливаюсь и смотрю на нее. – Беатрис, это не так работает. – А как? – Я не знаю, я еще это не понял, – но не так. – Скажи, как надо… Она подходит ко мне вплотную. – Беатрис, у нас не получается быть вместе. Люди меняются в зависимости от человека, который с ними рядом, и я себе таким – рядом с тобой – не нравлюсь. Наши отношения не могут продолжаться. Она прислоняется ко мне и толкает меня в сторону коридорчика, в который выходят двери двух квартир. – Могут, потому что между нами все по-особенному. – Нет, между нами все обострено. Когда мы вместе, наши достоинства становятся невыносимыми недостатками. |