Книга Что я сделала ради любви, страница 51 – Сьюзен Элизабет Филлипс

Чаз вылетела в коридор и направилась к задней лестнице. Джорджи была последним человеком на Земле, с кем ей хотелось сейчас говорить. Вчера, когда Джорджи вернулась домой вместе с Брэмом, оба вели себя странно. У Джорджи на лице были красные пятна, и она упорно не смотрела на Брэма, который улыбался ей с крайне самонадеянным видом. Чаз понятия не имела, что с ними происходит. Они воображали, будто она не знает, что эти двое спят в отдельных комнатах. Чаз же давно догадалась, ведь Джорджи совершенно не умеет застилать постель. Так что же стряслось вчера?

Чаз получила бы кучу денег, если бы продала таблоидам историю о том, как знаменитые новобрачные спят в разных комнатах. Может, она так и поступила бы, если бы при этом пострадала только Джорджи, но ранить Брэма не желала.

Джорджи проводила ее до задней лестницы.

— Почему ты изводишь Эрона?

Чаз могла бы сама задать кое-какие вопросы: например, почему Джорджи изводит Брэма, что случилось вчера и почему прошлой ночью она опять спала в своей кровати, — но давно научилась держать все, что знает, при себе, пока не найдет повода использовать информацию.

— У меня вопрос получше, — сказала она вслух. — Почему вы ни разу не пытались помочь Эрону? Он ходячий кошмар. Стоит бедняге подняться по лестнице, как его только что инфаркт не хватает!

— А тебе нравится его перевоспитывать?

— И что тут такого?

Вся эта история с камерой более чем странная. Она не знала, почему Джорджи продолжает ее снимать. И почему она сама не отказывается говорить на камеру. Но каждый раз, когда Джорджи направляла на нее камеру, Чаз начинала молоть языком. Можно подумать… можно подумать, что разговор о себе под объективом камеры каким-то образом делал ее важной персоной. Словно ее жизнь — нечто особенное и у нее имелось что сказать окружающим.

Они спустились вниз и пошли на кухню.

— Расскажи, что случилось, после того как ты покинула Барстоу.

— Я уже говорила. Приехала в Лос-Анджелес и сняла квартирку недалеко от бульвара Сансет.

— А у тебя были на это деньги? Каким образом ты смогла заплатить за квартиру?

— Нашла работу. А вы что подумали?

— Какую именно?

— Мне нужно пописать, — буркнула Чаз, направляясь к маленькой ванной рядом с кухней. — Или собираетесь и туда за мной тащиться?

Она закрыла дверь. Никто не заставит ее говорить о том, что случилось, когда она приехала в Лос-Анджелес. Никто.

Когда она вышла, Джорджи уже не было, а Брэм говорил по телефону. Чаз принялась вытирать полотенцем кухонный стол.

— Попроси Джорджи не бегать за мной с камерой, — бросила она, когда Брэм отключил телефон.

— Мне трудно приказывать Джорджи.

Он вытащил из холодильника кувшин с охлажденным чаем.

— Да что это с ней? Почему она не отвяжется от меня?

— Кто знает? Дня два назад я видел, как она снимает женщин, которые убирают дом. Она говорила с ними по-испански.

Чаз не хотела признаваться в том, что ей совсем не нравится, когда Джорджи снимает кого-то, кроме нее.

— Прекрасно. Может, она не будет постоянно ко мне приставать!

Брэм потеребил мобильник.

— Ты уже это сделала?

Чаз открыла посудомоечную машину и стала загружать туда посуду, оставшуюся после завтрака.

— Я над этим думаю.

— Чаз, за этими стенами — большой мир. Ты не можешь скрываться здесь до конца жизни.

— Я не скрываюсь! А теперь, прости, у меня полно работы. Завтра вечером люди придут на ужин, а у меня еще дел по горло.

Брэм покачал головой:

— Иногда мне кажется, что я оказал тебе медвежью услугу, взяв на работу.

Он ошибался. Потому что оказал ей огромную услугу, которую она никогда не забудет.

Этим же днем, одеваясь к очередной встрече с папарацци, Джорджи не переставала спрашивать себя, почему ее намного больше возбуждает секс с плохишом, чем с порядочным парнем, даже если этот порядочный парень бросил ее ради другой женщины. Так зачем же она заставила себя снова спать в другой комнате? Потому что вчера ей было хорошо? Слишком хорошо. Восхитительный разврат, утонченное беспутство… Так безумно и изысканно, что она не готова испортить это возвращением к реальности. Она также хотела, чтобы Брэм понял: ее нельзя превратить в послушную, легкодоступную куклу лишь потому, что вчера она пережила самую волнующую сексуальную эскападу в своей жизни. Но потребовалась вся сила воли, чтобы оттолкнуть его, и Джорджи не понравился его понимающий взгляд, когда она заявила, что будет спать одна.

Они вышли из дома в середине утра. Джорджи решила, что лучший способ вернуться к нормальному существованию — затеять ссору.

— Перестань жужжать себе под нос! — прошипела она. — Воображаешь, что у тебя есть слух?

— Что ты злишься? И при чем тут я?

— Ты омерзителен.

— Эй, что случилось с твоим знаменитым чувством юмора?!

— Ты, — коротко бросила она.

— Тогда все в порядке. — Он снова стал напевать начальные такты «Хард-нок лайф» — очевидно, ей назло. — Вчера ты была намного дружелюбнее. Намного.

— Это была обычная похоть, приятель. Я тебя использовала.

— И делала это с большим вкусом.

Ей не понравилось его полное нежелание вступать в перепалку, которая была ей позарез необходима для восстановления душевного равновесия.

— И не стоило утверждать, что ты помнишь ту ночь в Вегасе, хотя это вовсе не так.

— Метод исключения. Гарантирую, что один из нас отключился, прежде чем дело было сделано, потому что, если бы мы закончили, я бы помнил.

На этот раз Джорджи была склонна ему верить.

Репортеры окружили их, когда они выходили из «Кофе бин и ти лиф». Джорджи подумала о миллиардах снимков, изображавших знаменитостей с чашками кофе или бутылками воды в руках. Сколько она перевидала таких за жизнь! С каких пор обезвоживание стало профессиональным риском, неизбежно связанным со славой?!

— Сюда! Смотри сюда!

— Какие планы на этот уик-энд?

— Не надумали разводиться? Ваш брак все еще прочен?

— Как скала!

Брэм обнял ее за талию и прошептал:

— Будь ты таким твердым орешком, каким притворяешься, не сбежала бы прошлой ночью в свою теплую уютную постельку.

Джорджи ответила ослепительной улыбкой:

— Я уже сказала: у меня месячные.

Брэм, в свою очередь, просиял:

— А я ответил, что мне плевать.

Вот Лансу было не плевать. Он все понимал, однако ему бы в голову не пришло заниматься сексом с женщиной, меняющей прокладки по сто раз в день. Правда, и месячных у Джорджи сейчас не было.