Онлайн книга «На линии огня»
|
Командир батальона не отвечает. Ограничивается тем, что мягко похлопывает своего заместителя по плечу и уходит назад – туда, где между скал развернут его командный пункт. Серигот идет следом. Где-то вблизи кто-то невидимый играет на гармонике и негромко напевает. Над норами, отрытыми в каменистой почве, на брустверах, выложенных камнями и – кое-где – мешками с землей, виднеются черные силуэты солдат. Кое-кто спит под шумное дыхание и храп. Порой слышится металлический лязг, кашель, обрывок разговора. Никто не курит – и не потому, что в темноте огонек будет заметен, а потому, что табака нет. В лучшем случае – сухие листья и укроп. Последние настоящие сигареты, которые раздобыл сержант Видаль, обшаривая трупы франкистов – те, что поближе, – Гамбо четырнадцать часов назад поровну раздал солдатам, исключив из дележки офицеров и младших командиров. Командный пункт – навес, сооруженный из одеяла, натянутого на четыре палки, укрепленных камнями, – находится на обратном скате высоты, в нескольких метрах от хребта, куда не доходит лунный свет. Там сидят политкомиссар батальона Рамиро Гарсия и лейтенант Феликс Ортуньо. Голубоватое пламя карбидной лампы освещает небольшое пространство. И в этом круге света Гарсия с пустой трубкой в зубах читает газету «Аманесер». Гамбо показывает на бесполезный полевой телефон, стоящий на патронном ящике, который заменяет стол и застелен картой. Рядом кипа сложенных одеял, глиняный кувшин и фельдшерская сумка с красным крестом на боку. На примусе дымится жестянка из-под бензина, где варится суп из трех картофелин, половины луковицы и кости от окорока. – Ну что – не ожил? – кивает майор на телефон. Ортуньо – у него усталый вид, покрасневшие глаза – мотает головой. Он температурит уже два дня. – Нет. Мертвей моей прабабушки. Лейтенант, который должен сменить Серигота, собирается на дежурство. Гамбо снимает куртку, протягивает ее Ортуньо, а тот, надев, опоясывается ремнем с кобурой и подвешенной сбоку гранатой. Застегивает на запястье браслет часов со светящимся циферблатом – единственных в батальоне. – Клопов себе оставил, – говорит майор. – Вот спасибо-то, – лейтенант в улыбке показывает лошадиные желтые зубы. – Мне и своих-то некуда девать. Гамбо дотрагивается до его воспаленного лба: – Как себя чувствуешь? Тот отводит руку: – Лучше не бывает. – Тебе отдохнуть бы, Феликс. – В могиле отдохнем. – Типун тебе на язык. Ортуньо уже делает шаг к выходу, но останавливается: – Что сказать людям, если спросят? – О чем? – Сам знаешь о чем… Ты ведь намекал, что нам пришлют подмогу? Гамбо трет лицо ладонью, и щетина колет ее. – Не нравится мне, когда врут своим. – Подумаешь, большое дело! Все врут – и почище гороскопов в «Бланко и Негро». Комиссар поднимает голову от газеты: – Намекнуть – не значит соврать. Гамбо смотрит на него с любопытством. – Это Бухарин? – спрашивает он глумливо. – Это Ленин. – Да не свисти. – Слово даю. – Выдумываешь на ходу, Рамиро. Я прочел все его тридцать семь томов, а такого не встречал. – Говорю тебе, это Ленин. И в конце концов, партия… – Ты задолбал своей партией, мать ее… И не пепели меня комиссарским взглядом. Мы с тобой на высоте Пепе. Гарсия вновь берется за газету. Серигот подходит к нему и делает вид, что читает из-за его плеча. – О-о как… Вот это славно. Все министры подписали кодекс поведения государственных служащих. Пункт первый – выиграть войну. Пункт второй – не подходить к линии фронта ближе десяти километров. Пункт третий – не принимать подарков. Гарсия раздраженно отдергивает газету: – Кончай, Симон, свои шуточки. – Да уж какие тут шуточки… – Серигот подмигивает Ортуньо и Гамбо. – Следующий правительственный кризис на самом деле будет, когда перевернется грузовик с мясом и все свиньи разбегутся. – Ты правда достал уже! Лейтенант Ортуньо выходит из-под навеса: слышно, как, удаляясь, он насвистывает «Вздохи Испании». – Хороший он мужик, – говорит Серигот, который, вытащив из кармана ложку, наливает себе супу в алюминиевую миску. – Да. – А ведь был до войны кондуктором трамвая. Можешь себе представить? Ручаюсь, у него не было ни одного безбилетника. – Да вот могу. Что бы он ни делал, он все делает первоклассно. Они подсаживаются к Гарсии, который отложил газету и взялся за очень засаленную книгу. Назойливо звенят москиты. Гамбо смотрит, что читает комиссар. – Могут возникать ситуации, когда интересы всего человечества уступают свой приоритет интересам класса пролетариев, – читает он вслух. – Слушай, Рамиро, неужели ты никогда не устаешь от этого? Комиссар, с улыбкой воздев указательный палец, отвечает как на митинге: – Революционная теория, товарищ майор, неотделима от революционной практики. – Свобода чтения, товарищ комиссар, столь драгоценна, что должна быть нормирована. – И что делать? – Спроси лучше, чего не делать. – До печенок достали, ленинцы трепаные, – говорит Серигот, который, покончив с супом, берется за телефон и без особой надежды на успех крутит ручку. – Ответственный политик должен следить, чтобы теория была хорошо смазана, – оправдывается Гарсия. – А уж потом армия задаст вопросы. Серигот мрачно опускает трубку на рычаг: – Ага… Особенно когда сможет вернуться домой. Майор, прихлопнув москита на шее, смотрит на ладонь с кровавым пятнышком. Снимает ремень и портупею, разворачивает карту, лежащую у телефона, и долго вглядывается в нее, хмурит брови, взвешивая и оценивая темноту, расстояние и время, которое понадобится, чтобы преодолеть их. Если завтра к ночи на Рамбле останутся только франкисты и убитые, два километра, нужных, чтобы вырваться из окружения, покажутся бесконечными. Под ложечкой сосет – и не от голода, хоть Гамбо и хочется есть, и он пытается отвлечься и думать о чем-нибудь другом. О жене, от которой нет вестей с тех пор, как пал Северный фронт. О сыне и дочери, чьи фотографии он носит под клеенчатым чехлом фуражки; дети в безопасности: находятся в Советском Союзе, в детском доме под Минском. – Кто там у нас в передовом охранении? – спрашивает Гарсия, закрывая книгу. – Сержант Видаль. – Тоже хороший человек. Комиссар достает из ящика с гранатами последнюю плитку шоколада «Нестле» в серебряной фольге, треть кладет в рот, а две других протягивает Сериготу и Гамбо. |