Книга В слепой темноте, страница 27 – Энни Янг

— А помнишь, как тебя называли Рапунцель?

— Боевая Рапунцель, — поправляю я ее.

— Да-да, точно, — посмеивается мама. — Ты у меня всех мальчишек избивала в садике. А потом еще и в начальных классах. Меня постоянно вызывал твой классный руководитель.

— Они это заслужили. Нечего было обижать девочек, — отрешенно говорю я, изучая себя в зеркале. Потом подумав, поднимаю на нее серьезный взгляд. — Слушай, мам, я не хочу с тобой ссориться. А еще не хочу, чтоб ты продолжала строить воздушные замки касательно меня. Мам, я другая, и как прежде в моей жизни уже ничего не будет. Если ты наконец примешь это, то будет очень хорошо. Быть может, наши отношения станут лучше.

— Милая, я тоже очень хочу, чтобы наши отношения наладились, и мы стали близки как прежде. Помнишь, мы постоянно всем делились друг с другом, м? Почему мы не можем возобновить наши веселые посиделки вдвоем? Обсуждать насущные проблемы? Говорить о чувствах? О мальчиках?

— Потому что я не хочу, — вскакиваю я с пуфа. Ну почему она никак меня не услышит? — Не хочу ничем делиться, как ты это не понимаешь? Вся та жизнь, она в прошлом. Нет той счастливой и общительной Алекс, неужели ты не видишь? И поверь, это нормально, люди меняются, это неизбежно. И у меня, мам, нет проблем. Ни насущных, ни прошлых, ни будущих.

— Мне нужна моя дочь, — поникшим голосом говорит мама, нервно зажав в ладони мою расческу. А на зеленые глаза наворачиваются слезы.

— Я устала притворяться, — тихо признаюсь я, спустя две секунды, за которые я успела прокрутить в памяти свой прежний образ жизни. Не знаю, правда ли это, и если честно, разбираться нет уже сил. В моей голове все так запуталось.

— Притворяться? О чем ты?

— Я устала притворяться красивой, умной, общительной, энергичной, вечно улыбчивой, пытаться быть идеальной и успешной. Я устала от всего этого, понимаешь? Устала.

— Ты же всегда была жизнерадостной девочкой, — с горечью.

— Я была такой. В прошлом году. Больше не хочу.

— Нет, ты была такой до аварии, — уверяет она. — А после комы стала такой… такой замкнутой, закрытой. Это всё из-за травмы головы. Я хочу, чтоб ты это осознала, и помогла мне, пошла мне навстречу. Мы бы могли решить эту проблему вместе. — Мама всхлипывает.

Я качаю головой:

— Нет, мам. Я и до аварии была такой. Ты не видела, и потому не знаешь.

Не совсем, конечно, такой, но всё к этому шло. Я мечтала стать той, кем являюсь сейчас. Стать равнодушной к боли. И я наконец стала такой. Пусть вместе с равнодушием ко мне пожаловали десятки других отклонений от нормы, но я не жалуюсь, меня всё устраивает. А еще, если спросить меня сейчас, что в конце концов стало причиной появления новой версии Алекс, то я отвечу, что самую главную роль во всём этом сыграла моя неправильная любовь к неправильному человеку. Да, неправильная любовь обернулась для меня кошмаром. Но, к счастью, я выбралась из этой тьмы, погрузившись в блаженную пустоту, такую легкую и безмятежную — я освободилась. И пусть на пути к свободе, я растеряла важную часть себя, зато теперь я знаю наверняка, что чувства мне не грозят больше никогда, ни при каких обстоятельствах.

— Почему? — сквозь непроизвольно льющиеся слезы роняет мама, глаза ее рассеянно бегают в попытке что-либо понять.

— Я устала разбиваться на осколки. Вот и всё. Вот так всё просто, мам. — Равнодушно взглянув той в глаза, я выхожу из комнаты. Мне нужно побыть одной, поэтому отправляюсь в сад. Подышать одиночеством, а заодно и цветами.

Сидя с закрытыми глазами в беседке и слушая, как мелодично звучит фонтан неподалеку, я расслабляюсь.

Когда я выходила из дома, деда я не заметила. Наверное, в кабинете своем сидит и удовлетворяет потребности души: каллиграфией занимается. Далекие воспоминания, о которых я давно забыла и которые сейчас возникают передо мной яркими картинками, заставляют меня улыбнуться. Сколько я не пыталась обучаться этой каллиграфии, у меня ничего не получалось. Мне всё время не хватало усидчивости и терпения, свойственных деду. Он бывало отшучивался, мол "твои буквы постоянно норовят убежать" или "ты пишешь, как настоящий доктор". Дед никогда прямо не говорил мне, что у меня что-то не получается, не ругал, не называл неспособной, всегда всему находил оправдания, обвинял кого угодно, но не меня, свою любимую, обожаемую внучку. Он единственный, кто любил меня всегда безусловной любовью. Мне не было необходимости что-то ему доказывать, добиваться его одобрения, его любви. Он был всегда рядом, несмотря ни на что. Любил меня плохую, хорошую — любую — за просто так.

Нащупав пальцами ангелочка с сиреневыми крыльями в межключичной ямке, в которой уместился этот крошечный кулончик, я открываю глаза, и покидаю беседку. Где-то на полпути к дому, решаю свернуть на правую гравийную дорожку, ведущую к огромному горному камню, что лежит у искусственного водоема. Белые и розовые кувшинки изящно плывут по водной глади, в прибрежной зоне растут ярко-желтые ирисы и незабудки с крошечными сизо-голубыми соцветиями. Я обхожу пруд слева, огибаю вулканический туф и по огромным базальтовым ступеням поднимаюсь вверх на самую верхушку высоченного валуна, сажусь на него, а потом просто откидываюсь на спину на прогретую солнцем плоскую и твердую поверхность. Поправляю съехавшую вниз тонкую лямку мандаринового сарафана и закрываю глаза.

Но мое уединение продлилось недолго. Некто ложится рядом со мной и замирает. Я поворачиваю голову и приоткрываю веки.

— Что ты здесь делаешь? — на удивление спокойно интересуюсь я, глядя в серо-голубые глаза, с любовью уставившиеся на меня.

— Не знаю, — шепотом и совсем близко.

— Это мое место. Только мое, — чуть подумав, добавляю я так же тихо.

— Мне тоже нравится это место.

— Как хорошо, что это мой сад, а не общественное место. И я в праве выставить за ворота любого, кто сюда нагло заберется, — с вызовом я вскидываю бровь.

— Да, я согласен, как хорошо, что это не общественное место, — невозмутимо отвечает он на мою реплику и переводит внимание на небо. — Наверно, ночью здесь очень красиво. Идеальное место для созерцания звезд.

— Ты прав, очень красиво. — Я тоже смотрю в небо.

На минуту наступает молчание. Игорь о чем-то раздумывает, хмуро поглядывая на проплывающие на восток белоснежные облачные фигуры.

— Зачем ты пришел? — спрашиваю я.

— За тобой, — с готовностью отвечает Игорь. Надо же, а в первый раз сказал «не знаю».

— В смысле?

— Алекс, ты мне нужна, потому что я люблю тебя. И я уже сказал, я ни за что от тебя не откажусь.

— Уже отказался, — напоминаю я, прослеживая взглядом крохотный пушистый островочек на голубом полотне.

— Нет, не отказывался, — уверенный голос. — Мне нужно было время — в этом и заключается моя главная ошибка.

— Тебе повезло, — равнодушно замечаю я, — сегодня запас моего гнева иссяк, и потому ты не станешь очевидцем моей неконтролируемой ярости. Тебе не вывести меня из себя.