Книга Музыкальный приворот. По ту сторону отражения. Книга 2, страница 154 – Анна Джейн

Я перевернулась на другой бок, а хор за стенкой грянул:

– Во ку… во кузнице, во кузнице, во кузнице молодые кузнецы, во кузнице молодые кузнецы Они, они куют, они, они куют, они куют приговаривают, красных девок привораживают…

А вот это точно про группу «На краю». Осталось только заменить слово «куют» на «поют». А девок, то есть девушек, эти пятеро дегенератов точно привораживают собой и своей музыкой, приворотчики хреновы. Они все стадо безмозглых троллей, кроме Филиппа, он – единственный адекватный человек среди них. Единственный мужчина среди музыкально подкованных свинтусов.

– А давайте про войну? – предложил Краб и тоненьким голоском затянул:

– Вставай страна огромная, вставай на смертный бой с фашистской силой темною, с проклятою ордой…

Ну, просто не песня военных печальных лет, а пособие к действию против Алины. Вот она точно – темная фашистская сила. Орда неразумия и самолюбия. Интересно, когда они с Кейтоном были парой, кто из них побеждал в Состязании Высокомерности? Алина – фашистка, да.

Которую надо истребить! Срочно придумываем план «Истребление Алины. Барбаросса 2», дорогая.

Ее истребишь, этакую чертовку. Пусть даже я и Кейтон уже никогда и нигде не встретимся, кроме как на страницах музыкальных журналов, афиш или растяжек, я не хочу, чтобы наглый блондин достался Алине. Да я отдам возможность вновь обзавестись бабочками, лишь бы паучиха Лескова оставила его в покое и перекинулась, скажем, на Келлу. Кстати, когда я и Арин уезжали вместе на машине в тот дурацкий день, когда мы с ним впервые встретились, он сказал, что Алину привез Келла. И я думала, что синеволосый – сволочь.

– Это очень печально! – расстроено воскликнул Даниэль в глубине квартиры, вдоволь наслушавшись «Священной войны». – Хочу позитива! И детских воспоминаний.

– Будет тебе позитив, – хохотнул кто-то не совсем трезвый. – Белые розы, белые розы, беззащитны шипы, что же вам сделал снег и морозы, лед витрин голубых, – басом заорал незнакомый голос уже совсем не фольклорную, но всем известную песенку, а мне сразу же вспомнился Антоша, как будто бы и не был этот ласковый и милый мальчик вторым Я Кея (или первым?).

– Белые розы, белые розы, – подхватили еще пара человек под негодующий вопль Томаса, не желающего слушать «русскую попсу образца прошлого века», как он неоднократно говорил.

Чтобы не слышать ора, я перевернулась на живот и закрыла голову подушкой.

– Достали, – простонала рядом со мной Нелли, повторяя мой маневр. – Что за родитель у нас такой?

Песню про розы прервал неожиданный звонок в дверь. Это Семеновна пришла разбираться с нарушителями спокойствия, а вместе с ней в качестве поддержки прибыли соседи с нижнего этажа.

– Немедленно прекратите! – нестройным хором вопили они на все лады, как только Томас открыл дверь, после целого шквала дверных звонков, подкрепленных стуком – видимо, ножным.

– Третий час ночи! Как вам не стыдно!

– А еще сектанты, – не к месту выкрикнул кто-то, словно этот лже-факт должен был пристыдить обитателей нашей квартиры.

– Добрые люди уже спят! – заверещала учительница физики.

– Какие вы добрые? – услышала я голос дяди Бори, заспешившего на подмогу к другу, – остальные притаились на кухне, и изредка их сдавленные смешки достигали моих ушей. Ну как подростки, честное слово. Все люди искусства на всю жизнь остаются детьми – права бабушка, очень права.

– Вот видишь, Денисыч, всего лишь упоминание «Ласкового мая» – и такое народное негодование, – хмыкнул обладатель баса в кухне, слыша крики соседей. – Пришли целой кучей орать. Вот это сила слова, да?

И снова тихий ржач-хрюканье.

– Как же они все надоели, – жалобно проговорила Нелли. – Вот дебилы. Ну взрослые же, а не дети.

Я была с ней полностью согласна.

– Вы нас замучили своими бессовестными выходками, – вопил какой-то мужчина с хриплым прокуренным голосом.

– Вот именно! – горячо поддержала его учительница. – Невозможно спать! Люди работают!

– Какие у тебя работы? – недружелюбно спросила Фроловна, без которой не обходилось ни одного подъездного разбирательства – эта бабка, как самый настоящий феодал, следила за порядком на вверенной ей землях. – У тебя ж каникулы!

– А что, – взвизгнула соседка, – мне во время отпуска спать не нужно?

Они целых полчаса орали друг на друга, причем Томасу пришлось исполнять роль миротворца. Когда все разошлись, он и его друзья вели себя очень спокойно – мне так даже показалось, что половина из гостей уснула праведным сном.

Я тоже заснула ненадолго, под сопенье сестрички, и даже увидела короткий, но яркий сон, где меня, бегущую от кого-то и порядком испуганную, обматывают какие-то то ли бордовые, то ли красные нитки и тянут куда-то, тянут. Я оборачиваюсь и вижу неясную фигуру – темную и даже зловещую, но тоже почему-то обтянутую этими же тонкими красными полосками. Я приближаюсь к ней и слышу, как мне кто-то очень дружелюбно шепчет:

– Вот и все, еще одни нашлись. Еще одни будут… Еще один придурок…

– Еще один придурок, – простонала Нелли, не поднимая голову из-под подушки, опять разбуженная, но уже нашим любимым дядюшкой. Он заявился домой в пять утра. Алексей, не стесняясь, шумно захлопнул дверь, не менее шумно разулся и быстрым шагом прошел в кухню, не забыв пару раз поскрипеть дверьми, споткнуться обо что-то и выразительно прошипеть около самой нашей двери:

– Пораскидали всякой фигни, художнички. Понаперло опять…

– Это ты, Алексей?

– Нет, это его блохи, – непочтительно отвечал старшему брату парень.

– Это что, стало модно – быть блохастым? – заинтересовался эстет Даниэль, перебравший со спиртным.

– Очень. Только чтобы блохи были от собак модных и дорогих пород, – тут же принялся заверять его ехидный родственник и добавил: – Если что, меня нет дома, – особенно если мной будет интересоваться кто-то женского пола. Я в Америке. В Южной. Или на Кубе.

– Опять бросил очередную даму? – поинтересовался тут же любопытный Томас.

– О нет, она встретила меня с другой в ресторане, – с достоинством ответил младший брат. – А, да. Кто это на нашу дверь бумажку прикрепил?

– Какую бумажку? – не поняли его, а я со вздохом заворочалась в кровати. Теперь стало еще и жарко.

– Прямоугольную, – не замедлил с ответом Алексей. – Примерно такого содержания: «Если вы будете петь так же громко, как сегодня ночью, следующее предупреждение на вашей двери будет написано краской. С уважением, ненавидящие вас соседи», – процитировал по памяти дядя.

Тут же раздался оглушительный смех, сквозь который кто-то потребовал сходить к двери и сфотографироваться вместе с таким посланием от добрых соседей – на память.

– Может, еще споем и сфотаемся около надписи краской? – любезно предложил дядя Боря.