Онлайн книга «Попытка – не пытка»
|
Переодевшись в свою летную униформу, я позвонила Натанычу: – Слушай… Забрось меня в Кремль… Я больше не могу… В трубке раздался смех: – Да… Это любовь… Ну давай, приходи ко мне. Через пять минут я уже сидела на ковре и ждала, когда Натаныч даст мне электроды. На мою беду, он решил их перепаять, но впопыхах уронил на пол кусок канифоли и теперь никак не мог выловить его из-под дивана. От нечего делать я стала разглядывать убогую обстановку его квартиры. – Слушай, Натаныч, а это бюро тебе от родителей досталось? – спросила я, глядя на обшарпанные ящички. – Ха! От родителей! – запыхтел он, шаря линейкой в клубах пыли. – От родителей, моя дорогая идеалистка, мне досталось только имя, с которым меня сначала отправили в детдом, а потом долго и упорно не брали в институт. – Понятно… Хотя нет, подожди… А с кем же ты тогда жил на Зачатьевском, где я телепортировалась? Он наконец-то отловил свою канифоль и стал ловко орудовать паяльником: – С дальними родственниками я там жил. После того, как им все-таки вследствие каких-то удивительно счастливых обстоятельств разрешили меня воспитывать. Ну а та комнатка в коммуналке, где я родился, находилась в доме на Чистаках, которого сейчас уже и в помине нет. Именно туда-то я и ходил, когда испытывал на себе машину времени. – Да… – сочувственно протянула я. – А все-таки, что там произошло-то в 1938-м? Он отложил паяльник в сторону и развел руками: – Ничего неординарного. Мать была учительницей. А отец занимался теоретической физикой… Думаю, что в своих изысканиях он шел в параллели со Шредингером. Хотя… Это не более чем мои догадки, потому как я могу судить об этом только с дядькиных слов. – А потом? – Ну, кто-то вроде стуканул на него… Не знаю точно, как именно… Но, дескать, когда Шредингер в 1933-м Нобелевку получил, папаша мой воспринял это близко к сердцу и вроде как озадачился переплюнуть его достижения. Работал он, работал, а потом в 1938-м якобы стал всем рассказывать, что он таки действительно что-то такое открыл. Ну и вроде как было непонятно, откуда он вообще был так осведомлен о том, что за бугром происходит. Короче, долго никто разбираться не стал… Шлепнули – и дело с концом… Ну хватит… Держи давай электроды. – Нет, подожди! – Я поймала штекеры и положила их на ковер. – Напиши мне, как звали твоих родителей, когда они родились и где жили. – Зачем? – Ну мало ли как там у меня разговор повернется… Вдруг что-нибудь получится изменить. Натаныч тяжело вздохнул и быстро нацарапал на бумажке имена, даты и несуществующий ныне адрес. – Все, – сказал он, вручая мне листок и штекеры. – Лети уже, а то я еще поработать хочу. Он ввел в компьютер 16.00 и, поставив таймер на полтора часа, отправил меня в Кремль. * * * – Как же я соскучилась, как соскучилась! – запричитала я, повиснув у Сталина на шее. – Нет… Это было непереносимо – не видеть тебя так долго… – Долго? – удивился он. – У тебя там что, несколько дней прошло? – Да… Мне надо было переводить… – Я обнимала его, не в силах оторваться. – Понимаешь, срочный заказ… Он усмехнулся: – Ты бы лучше синхронно со мной расставалась. Подождал бы твой перевод несколько часов. Никто бы не умер. А то это как-то неправильно получается. Ладно… Что теперь говорить. Пока время есть, пойдем прогуляемся немного. Мы вышли на улицу и вскоре оказались примерно в том месте, которое изобразил Герасимов на своей еще не написанной в 1937 году картине «Сталин и Ворошилов в Кремле». Я еле сдержалась, чтобы не расхохотаться, подумав о том, что выступаю в роли наркома обороны. Не слишком ли много параллелей с уважаемым Климентом Ефремовичем? – Ты что такая задумчивая? – Голос Сталина вернул меня к реальности. – Решаешь, что бы еще такого мне рассказать о вашей неразберихе буржуазной? – Ну, рассказывать-то я бесконечно могу. Был бы еще от этого толк. – Я остановилась и посмотрела в сторону Замоскворечья. – Красота! Так бы и не улетала никуда. Москву бы посмотрела, по улицам прошлась… Жаль, что меня по времени ограничили. Не дольше десяти часов за один раз… Сталин взглянул на меня с плохо скрытой ревностью: – Скажи мне, а кто тебе помогает? Кто вообще изобрел весь этот механизм, если он вообще существует? – Все не веришь? – рассмеялась я и, подпрыгнув, села на парапет. – Это машина времени. Ее придумал мой друг… Мы живем в одном доме – он на девятом, а я на шестом этаже… – Друг, значит? Меня передернуло от его взгляда, и я решила по-быстрому прояснить ситуацию. – Да друг, друг действительно… Ой… – Тут я вспомнила о разговоре про отца Натаныча и решила, что надо срочно воспользоваться ситуацией. – Тут такое дело. Я, правда, не знаю даже, как тебе сказать… – Ну говори уже как есть. – Понимаешь, этот товарищ мой… Геннадий Натанович его зовут. Он здесь, в 1937-м, только-только родился. А через год его родителей арестуют и расстреляют. – За шпионаж, наверное? – предположил Сталин, почему-то внимательно рассматривая мое мосфильмовское платье. – Из-за клеветы. Их потом полностью реабилитируют. Это ошибка, ручаюсь тебе. – Я достала из кармана бумажку и протянула ему. – Пожалуйста, если будет время… Ну… Проконтролируй как-то, чтобы этого не произошло. Ладно? Сталин забрал листок и, ухмыльнувшись, покачал головой: – Ты, может быть, все-таки цыганка какая-то? А? Почему тебе так легко меня убеждать удается? Люди тут бьются, доказывают мне что-то, а ты так просто приходишь, говоришь чушь всякую, а я тебя слушаю. Да еще и соглашаюсь на выдумки твои. – Наверное, я тебе нравлюсь… – гордо предположила я, вдруг осознав, что хоть худо-бедно, но все-таки вью веревки из будущего генералиссимуса. Он рассмеялся: – Нравишься, нравишься. Не волнуйся. Только вот платье это твое мне уже до смерти надоело. Тебе что, носить больше нечего? Хоть бы сшила себе что-нибудь новое… – Сшила? Я, во-первых, шить не умею, как, впрочем, и многие, кто в 2010 году живет. А во-вторых, не так-то просто найти там довоенный наряд. Это платье мне, между прочим, на киностудии подарили. – Вот и оставь его как музейный экспонат довоенного, как ты выражаешься, времени. А ко мне, уж будь любезна, приходи в чем-то более элегантном. Я чуть с парапета не свалилась. Какие я слышу речи! И как мне теперь одеваться с моей-то скромной зарплатой? В модных домах европейских кутюрье? – Но я могу надеть только современные вещи… Платья, костюмы, туфли… Как я буду выглядеть во всем этом здесь, в тридцать седьмом-то году? |