Онлайн книга «Попытка – не пытка»
|
– А ты ему что сказал перед тем, как ушел? – спросила я, чувствуя, что за всей этой бравадой лежит плохо скрытый патриотизм. Он шмыгнул носом и развел руками: – Честно говоря, я был впечатлен. Это первая государственная премия, которую мне хотели дать. До этого никто, даже Косыгин, мне такого не говорил. Поэтому я растерялся и вместо прощания сказал: «Служу Советскому Союзу!» Мы помолчали, сидя рядом друг с другом на диване. Натаныч, как видно, переваривал отцовскую премию, а я переживала неизвестность, которая меня ждала в параллельном будущем. Через некоторое время несостоявшийся лауреат сказал: – Пора. Труба зовет. Сталин приказал, чтобы я слетал к нему на пять минут, отдал этот пакет, а потом сразу переместился на сутки позже и пробыл у него полчаса. Поэтому если хочешь, можешь еще подождать. Он исчез, а я в задумчивости легла на диван. Неужели меня там нет? Значит, что-то произойдет и наша связь прервется. Может, машина времени сломается? Или Сталин меня бросит? А вдруг я нечто такое натворю, чего он мне простить не сможет? Хотя нет… Это ерунда какая-то! В политику я не лезу, а изменить ему я не смогу. Значит, дело в программе. Надо сказать Натанычу, чтобы он обязательно сделал мне копию. Я напрасно позволила ему монополизировать эту машину. Он должен понимать, что со мной будет, если я не смогу летать в прошлое… С традиционно громким хлопком в комнате нарисовался мой друг: – Так, жди еще немного, и я приду! – Он постукал клавишами и снова исчез. Время тянулось, как кисель. Я продолжала думать. Интересно, как Сталину удалось избежать войны? Может, он приказал организовать покушение на Гитлера? Но тогда фашистскую Германию мог возглавить кто-то другой. А может, так и произошло? И теперь там мир поделен на две части? Это совсем не то, о чем я мечтала… К добру это не приведет… Я закрыла глаза и уснула. Видимо, мысли о войне не перестали доканывать мой мозг, и мне приснился жуткий сон. Я сидела на койке в какой-то зарешеченной камере и четко осознавала, что это гестапо. В дверь вошел человек в черной форме и сказал: «Остаток жизни вы проведете вдали от родины в изгнании. Никто и никогда не позволит вам вернуться в ваш родной 1937 год»… – Очнись! – Натаныч тряс меня за плечо. – Я вернулся. Я вскрикнула и схватила его за руку: – Слушай! Ты должен срочно записать мне копию программ! Если ты еще не доделал итерационную, то ладно… Потом ее мне перекатаешь. Но у меня должна быть машина времени! Ты понимаешь?! Он быстро встал, подошел к столу, что-то бесшумно написал на листочке и протянул мне. После этого громко сказал: – Ты, подруга моя, много хочешь! Я тебе программы, а ты любовь крутить? Я! Только я один во всем мире буду владеть этими разработками. И никакая сила не вытащит из моих мозгов секрет временных программ! Разговор окончен! Смерив его уничтожающим взглядом, я посмотрела на листок. На нем неровным почерком было написано: «Заткнись. Я уверен, что нас постоянно прослушивают. Если они узнают, что у тебя есть машина времени, тебе конец. Я все тебе запишу, как только доделаю итерационную программу». – Натаныч! – сказала я, осторожно пряча в карман записку. – Это просто предательство! Я общаюсь с тобой только потому, что без тебя не могу летать в 1937 год. Ладно, рассказывай, что Сталин сказал. – Итак! – великий подпольщик оседлал стул и намотал на спинку какой-то проводок. – Я отдал Сталину завещание и рассказал о своем визите в пятидесятые. Потом, как ты помнишь, я вернулся сюда и переместился на сутки вперед. Он встретил меня в отличном настроении. Сказал, что удовлетворен результатами проделанной мной работы и хочет, чтобы я перешел ко второй части задания. – И в чем она заключается? – спросила я, раздумывая над тем, мерещатся ли моему другу шпионы или у него действительно есть основания бояться слежки. Пока я мучилась этим вопросом, Натаныч продолжил: – Вторая часть, по его мнению, предполагала контрольный полет в семидесятые, потому что именно этот период, как я понял, вызывал у него какие-то сомнения. Потом он спросил, имел ли я возможность в своей реальности лично общаться с каким-нибудь государственным деятелем. Я ответил, что однажды пересекался с Косыгиным, а потом, когда испытывал программу, летал в 1974 год и общался с ним, так сказать, более предметно в течение часа. – И что он тебе на это ответил? Натаныч захихикал и потер руки: – Вот я тебе скажу, и ты не поверишь! Потому что ты не знаешь, что это был за человек! – Кто? Косыгин? – Ну не Сталин же! Про него тебе уж, наверное, больше меня известно! Ясное дело, Косыгин. Так вот. Твой любимый вождь сказал мне, чтобы я отправился в 1974 год и попробовал выяснить, что там делает Косыгин, и если он занимает хоть какой-то важный пост… То я должен с ним поговорить. И теперь главное!.. Ты помнишь, кто в 1939 году стал наркомом текстильной промышленности? – Косыгин твой драгоценный. Ну и что? Натаныч с победным видом вскочил со стула и, как водится, стал бегать взад-вперед: – А вот то! Что либо Сталин где-то об этом прочитал, либо Косыгин стал наркомом на два года раньше. Короче говоря, эта фамилия твоему благоверному была хорошо знакома. Поэтому он сообразил, что вполне может использовать Алексея Николаевича в качестве своего информатора. Он быстренько написал для него записку и отдал мне. – Ага! И Косыгин, конечно, поверит в этот бред и напишет Сталину рапорт о том, что происходит в стране? Натаныч расхохотался: – А почему нет? Ведь мы говорим о совершенно иной реальности. Получается, что вариантов существует море. Например, Сталин вполне может вызвать Косыгина перед смертью и заранее предупредить о моем визите. Ну или еще что-то такое сделать. – И что в этой записке? – спросила я, понимая, что начинаю путаться во всех этих временных парадоксах и полетах туда-обратно. Мой друг вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенный вдвое конверт и помахал им в воздухе: – Вот этот исторический документ. Только не думай, что я разрешу тебе его читать! Я не такой дурак, чтобы к Косыгину с распечатанным конвертом идти. Я ушам не могла поверить. – Ты же форменная свинья, Натаныч! – От бессильной злости я треснула кулаками по подушкам и выбила облака пыли. – Как мои письма и сталинские завещания вскрывать, так это ты первый, а когда дошло до Косыгина, так ты в кусты? Он тебе отец родной, что ты его так обожаешь? Это тебя расквасило из-за того, что он тебе в реальном 1974-м руку пожал? Да кто он вообще такой, чтобы так к нему относиться? Натаныч спрятал письмо в карман и сложил руки на груди: – Можешь поливать его сколько душе угодно. Я считаю, что он был честный человек. Он не любил Хрущева, ненавидел Брежнева. Проводил гениальные экономические реформы… И, между прочим, не только не был репрессирован, как ожидали многие недоброжелатели, а был продвинут по службе еще в эпоху сталинского правления, то есть при непосредственном участии твоего муженька. |