Книга Банда потерпевших, страница 48 – Виталий Ерёмин

Стоило мне подумать о деньгах, как в мозгу сразу щелкнуло: после встречи с Гусаковым они не будут бегать с такими деньгами. Хлопотное и опасное это дело.

Я поехал к прокурору за санкцией на обыск. Убедительным прикрытием был довод, что изъятие денег проводится в целях выманивания преступников. Тот же прокурор подписал санкцию на прослушивание мобильника Гусакова

Ярослав Платонвич Гусаков

Я приехал в Москву поздно ночью и лёг спать. Проснулся около 12 дня от звонка в дверь. В глазке маячило лицо Пряхина. Принесла нелегкая. Какой всё-таки нюх у этого бультерьера!

Пряхин был не один. В квартиру вместе с ним ввалилась целая свора: Гера, Гультяев, Корзун, Шепель. Их в глазок я не увидел, иначе бы не открыл.

Пряхин бросил взгляд на часы и включил телевизор. Передавали последние сообщения о чрезвычайном происшествии в Свидлове. Трое убитых, шестеро тяжело раненых. Правоохранительные органы разыскивают вероятных виновников побоища – девушку по фамилии Павлова и её сожителя.

Пряхин развалился в кресле, остальные стояли.

– По-моему, ты только что оттуда. Чего вдруг рванул, на ночь глядя? Какая была необходимость?

Я сказал, что это моё дело. Когда хочу, тогда еду.

Пряхин пристально посмотрел мне в глаза:

– Брось, Ярослав. Ты не просто так рванул. Тебе, как я понимаю, нужно было вывезти вещественное доказательство. Сам выдашь денежки или заставишь нас рыться в твоих вещах?

Я сказал, что у них нет законных оснований. Где ордер?

Пряхин протянул мне ордер.

– Это мои деньги, – сказал я. – Какое ты имеешь права изымать их у меня?

Пряхин поморщился, будто я сморозил несусветную глупость.

– Всё просто, дружище. На пачках денег могут быть пальчики гражданки

Павловой и её сообщника гражданина Смирнова.

Я пробовал сопротивляться:

– Тебе не отпечатки нужны, а деньги.

– Думай, что хочешь, – отмахнулся Пряхин. – Ну, так что? Сам выдашь или нам тут трам-тарарам устроить?

Я сказал, что даже не подумаю отдавать деньги. Я стал набирать номер адвоката, Гультяев вырвал у меня мобильник.

Гера нашёл сумку с деньгами. Она лежала в прихожей.

Гера стал писать протокол изъятия. Корзун и Шепель подписали бумагу в качестве понятых.

Их было пятеро, я – один. Они подавили меня психически

Клава

– Знаешь, что мне не нравится, – говорю я Ване. – Как-то всё быстро

получилось. Мартын и помучиться не успел. А мы с Элькой сколько мучились. По-

моему, он даже не понял, что это был приговор.

Мы лежим в лесочке в высокой траве. Рядом ментовозка. Спать в ней было

неудобно, но всё же теплее, чем в лесу.

Нам хочется есть. Придётся потерпеть. Нас уже ищут, но мы посидим

в этом лесочке ещё пару дней и ночей, пока ищейки не подумают, что мы уже далеко. Тогда мы загримируемся и выйдем к автобусной остановке.

Решили ехать в Москву. Надо поддержать отца, вдруг на него наедут из-

за денег. А главное – мы решили обвенчаться. Пожить думаем у Маруси.

Рискованно, конечно, но Ваня уверен, что второй раз сдать нас она не посмеет. Нам всё больше нравится дразнить судьбу.

Андрей Галахов

Я в Свидлове. Здесь полно других корреспондентов. Наталья Андреевна Павлова согласилась поговорить со мной на камеру. Но оказалось, что сказать ей особо нечего. О том, что Клава была в сексуальном рабстве у Мартынова, она ничего не знает. Только догадывается, что у дочери были какие-то проблемы с местной шпаной. Зато подробно рассказала, как её вместе с дочерью и подругой дочери держали ночь в заложниках. Как Кишка инструктировал Клаву и угрожал ей. Это был очень убедительный рассказ.

О том, что произошло в санатории, Павлова не могла ничего сказать. Слышала только выстрелы. Видела, что Ваня был в состоянии крайнего нервного возбуждения. Всё.

Намного интересней был рассказ Павловой о встрече с Мешалкиной.

Но в таких случаях полагается выслушать и другую сторону.

Иду к Мешалкиной. Простое лицо, нос пуговкой, завивка на голове, волосы выкрашены под медь, кольца и перстни, волоокий взгляд.

Надежда Егоровна сразу отказалась говорить на камеру.

– Ладно, – соглашаюсь, – давайте без камеры. Что вы можете сказать о вашем секретаре Клаве Павловой?

– Я не буду ничего говорить, – ответила Мешалкина. – Я только покажу вам это.

Кладёт передо мной справку из вендиспансера. Оказывается, Клава в четырнадцать лет лечилась от гонореи.

– И вы, конечно, не знали об этом, когда брали её на работу.

– Я узнала об этом, когда она сбежала в Москву, – ответила Мешалкина.

– Насколько я знаю, она не сбежала. Ей увезли.

Судья усмехнулась:

– Сейчас можно много чего наговорить.

– А кто ей заразил, вы не поинтересовались? – спросил я.

Судья процедила:

– Какое это имеет значение?

– У меня есть сведения, что она и ей подруга были изнасилованы Мартыновым. А потом ими пользовались его подручные.

– Кто вам это сказал? Клава с подругой? – судья смотрела на меня снисходительно. – Конечно, они. Кто ещё? А вы, собственно, с какой целью к нам приехали? Истину установить или, может быть, найти Клаве оправдание? Боюсь, ваша миссия невыполнима после того, как эта особа и её сожитель залили наш город кровью. Никто вас не поймёт.

Я рассмеялся:

– Я бы охотно поверил вам, Надежда Егоровна, если бы вы не допустили маленький промах. Когда вы освободили из-под стражи Мартынова? Вы освободили его на другой день после похищения тома уголовного дела. Какая была необходимость?

По лицу Мешалкиной пошли красные пятна.

– Зря вы так, господин Галахов. Мне закон не позволял держать Мартынова в СИЗО.

– Я сам по образованию юрист, Надежда Егоровна, – сказал я. – Закон позволял вам держать Мартынова ещё хоть неделю, хоть месяц. Вы должны были предпринять всё необходимое, чтобы восстановить хотя бы какие-то результаты экспертиз. Вы могли, наконец, отправить дело на доследование. Но вы этого не сделали. По-моему, Клава поступила по отношению к вам более порядочно. С Мартыном поквиталась, а на вас махнула рукой.

Мешалкину передёрнуло:

– По-моему, её просто поджимало время.

– Значит, вы всё-таки допускаете, что у неё были основания для сведения счётов и с вами?

Мешалкина побагровела:

– Как вы смеете так со мной разговаривать? Я всё-таки судья!