Книга Настоящая жизнь, страница 5 – Брендон Тейлор

– Вкалывать? Прости, но ты в финансах работаешь. Не прибедняйся, – отозвался Коул.

– Я и не прибедняюсь. Я просто спрашиваю, что бы вы делали, если бы вам пришлось самим о себе заботиться? Принимать решения? Строить гребаные планы на будущее? Да вы бы просто пропали.

– Хочешь сказать, я не строю планов? А как же мои проекты? Мои эксперименты? Может, у меня нет планов на наше с тобой общее будущее? Брось, Винсент, мы даже мебель купили.

– Это я купил мебель. Пока я сюда не переехал, ты жил на кампусе вот с этими двумя, – рявкнул Винсент, кивнув на Ингве и Миллера, стоически выдержавших его взгляд. – Вместо тумбочек у вас были накрытые фанерками ведра. Господи Иисусе. Ты в мебели ни хрена не разбираешься. Как и в том, как найти настоящую работу, заплатить налоги, получить медицинскую страховку. У нас даже настоящего отпуска ни разу не было. Пять дней в Индиане – ну офигеть просто. Предел мечтаний.

– А прошлым летом мы были у твоих родителей в Миссисипи, разве нет?

– Да, Коул, но твоя родня не выносит геев. Вот в чем разница.

Уоллас рассмеялся и тут же захлопнул рот. Ему снова стало неловко от того, что такая интимная сцена разыгрывается у него на глазах. И все же он не мог заставить себя отвернуться. Поначалу Винсент и Коул, улыбаясь, беззлобно подначивали друг друга, теперь же оба явно распалились. Они отодвинулись друг от друга. Скамейка под ними зашаталась, стол накренился, и еда поползла к краю. Миллер успел подхватить контейнер с начос, пока тот не шлепнулся на землю.

– Миссисипи, – улыбнувшись, пояснил Коул Уолласу. – Ты-то представляешь себе, что это значит.

– Я из Алабамы, – уточнил тот, но Коул лишь прикрыл глаза.

– Ты понял, что я имею в виду. Невелика разница.

– Положим, я сам из Индианы и все равно считаю, что это ужасно, – вклинился Миллер. – Винсент в чем-то прав.

– Да ты, считай, из Чикаго, – возразил Коул. – Дело не… Просто Винсент ненавидит мою семью.

– Не ненавижу я их. Чудная семейка. Сплошь расисты и гомофобы.

– Расистка из них только моя тетка, – пояснил Коул Уолласу.

– Ага, а его мать сказала, что у них в церковной общине возникло противостояние. Давай, Коул, объясни ребятам, кому же они противостоят.

– В их церковь стала ходить чернокожая семья. Или только раз попыталась прийти. Не знаю… – буркнул Коул, закрыв лицо руками. Шея его стала темно-бордового цвета.

– Так что не говори мне, что они…

– Там, где я рос, черные в одну церковь с белыми не ходили, – вставил Миллер. – По крайней мере, так было, пока я сам не прекратил туда ходить. Что сказать, Индиана.

– Мои родные, конечно, в церковь вообще не ходят, – подхватил Ингве. – И темнокожих у нас в городе нет. Но бабушка с дедушкой их любят. Говорят, шведы – это скандинавские черные.

Уоллас подавился собственной слюной. Ингве поежился и снова принялся жевать тако.

– Короче, я просто хотел сказать, что в жизни есть нечто более важное, чем ваши пипетки и пробирки, – сердито заключил Винсент. – Вы только прикидываетесь взрослыми. А сами знай играете в свои игрушечки.

Коул хотел было что-то ему ответить, но тут Уоллас, неожиданно для самого себя, заговорил:

– Но ведь это и правда глупо, разве нет? В нашем возрасте все еще учиться. Я порой спрашиваю себя: что я тут делаю? Впрочем, наверное, это не такая уж глупость. Раз столько людей этим занимается. И все же я иногда задумываюсь, а что было бы, если бы я бросил аспирантуру? Занялся чем-то другим? Зажил, как сказал Винсент, настоящей жизнью? – Уоллас рассмеялся и перевел взгляд на футболистов за соседним столиком. Те притихли, сели более кучно и так внимательно следили за происходящим на экране, что забыли и о пиве, и о разговорах. Не сводя с них глаз, Уоллас больно вдавил ноготь большого пальца в колено. – Просто иногда мне начинается казаться, что я все тут ненавижу. Абсолютно все.

Слова вылетели изо рта, словно пар, поднявшийся от чего-то тлевшего внутри. Закончив говорить, Уоллас взглянул на друзей, не ожидая, что кто-то из них его услышал. Обычно ведь так и бывало. Он начинал разглагольствовать, а люди отвлекались и теряли нить его рассуждений. Но на этот раз оказалось, что все смотрят на него, пораженные его словами.

– О, – ошеломленно протянул Уоллас. Миллер все так же хрустел начос, зато Коул и Ингве смотрели на него, встревоженно нахмурившись. Оба они подались вперед, тени их легли на столешницу. И так они, казалось, стали к нему ближе.

– Ты ведь и правда можешь бросить, – сказал Винсент, обдав шею Уолласа теплым дыханием. – Если ты здесь несчастлив, ты всегда можешь уйти. Тебе же не обязательно оставаться в аспирантуре.

– Так-так, минуточку, притормози-ка. Не надо ему этого внушать, – вмешался Коул. – Если уйдешь, отыграть все назад будет уже невозможно.

– Настоящая жизнь и заключается в том, чтобы делать вещи, которые нельзя отыграть назад, малыш.

– Ты хоть сам себя слышишь? Когда это ты успел заделаться коучем личностного роста? Вещаешь, как продавец из магазина на диване.

– А ты такой пафосный, – прошипел Винсент. – Порой это достигает пугающих масштабов.

Коул перегнулся через Винсента и заглянул Уолласу в лицо.

– Если бросишь аспирантуру, лучше не станет. Это просто будет означать, что ты ушел из университета, вот и все.

– Не тебе решать, что для кого слишком трудно, – горячо возразил Винсент. Уоллас положил руку ему на спину. Рубашка Винсента промокла от пота. А тело вибрировало, как натянутая струна.

– Эй, все в порядке, – попробовал угомонить его Уоллас, но Винсент, похоже, его не слышал.

– Не дави на него, – внушал он Коулу. – Да что у вас тут за секта?

– А мне вот интересно, где Лукас, – провозгласил Ингве так громко, что обернулись даже футболисты. – Ты случайно не знаешь, Коул?

– Он, наверное, с Нэйтом, – ответил Коул, все так же не сводя глаз с Винсента. Ингве вздрогнул. Их с Лукасом тянуло друг к другу еще с первого курса. Но Ингве был натуралом, и, в конце концов, Лукас, устав ждать у моря погоды, нашел себе парня, студента ветеринарной академии. Выбор довольно странный, однако Уоллас считал, что поступил он правильно. Иногда, напившись на какой-нибудь вечеринке, Ингве изрекал вещи вроде: «Спать с ветеринаром – просто зоофилия какая-то. Его специальность ведь и наукой-то настоящей не назовешь». Лукас лишь пожимал плечами и ничего не отвечал. К тому же у Ингве все равно была девушка. Уолласу было жаль обоих. Вовсе не обязательно им было так страдать. Мороженое в стаканчиках превратилось в белое месиво. И мошки, забыв о лозах на стене, полетели сквозь тьму к новой еде. Уоллас отогнал их рукой.

– Прекрасно. Охренеть просто. Жду с нетерпением.

– Тебя никто сюда не тянул. Мог бы дома остаться.