Онлайн книга «Метла системы»
|
– Ну так почему ты не можешь поговорить, не прикидываясь, будто разговор – что-то другое, Рик? Меня это сильно беспокоит. – Но, видишь ли, жена не может столько прятаться, она осознаёт, что, какой бы физической связи ни жаждала ввиду катастрофически слабой Я-сети, они с дантистом связаны куда глубже и куда сложнее, и, да, в каком-то смысле даже и куда ублажительнее и трехмернее, на уровне психологии, и оттого она мчится в больницу, расшвыривает медсестер и санитаров, врывается в палату дантиста-теоретика и в ужасе видит, как дантистов брат, склонясь над лежачим дантистом, приступает к удалению дантистовой верхней губы бойскаутским ножом. – Ну конечно, чего уж тут. – О чем, как выясняется, попросил дантист. В чем, учитывая контекст, восприимчивый читатель, разумеется, находит пищу для ума. Ну и вот, жена кричит, и прежде расшвыренные медсестры и санитары врываются, и спеленывают брата – юриста по недвижимости, и выносят его прочь, и болезненно прекрасная женщина положительно падает на покоцанную верхнюю губу дантиста, старается унять кровотечение и спасти губу, лягает приближающихся врачей, вновь и вновь выстукивает по запекающейся крови, что любит дантиста, что виновата, умоляет ее простить. И сквозь боль беспомощный дантист чувствует ее стук, и дантистово сердце почти разрывается, и хотя он знает, что ничего хорошего из этого не выйдет, поскольку ее жалкий невроз вскорости, он это знает, вновь подтолкнет жену к посторонним связям, он ее прощает, прощает, и шевелит губой, вяло и слабо, чтоб она знала, что он ее простил, но только сердцещемяще вялое привычное губное шевеление теперь, конечно, скрыто потоком крови после попытки ее ампутации, и жена не видит этого шевеления, как бы исступленно беспомощный дантист ни пытался шевелить губой, и оттого жена, не добившись зримых результатов, в итоге выходит, шатаясь, из палаты дантиста, отягощенная отчаянием, ужасом и чувством вины, и сразу же отправляется по магазинам. – По магазинам? – … – По магазинам? – Линор, глянь вон туда. Что это за блик, там, на воде? Это солнечный блик от бинокля? – … – Господи боже, это он. Линор, что происходит? – … – Это он. Это Ланг, в лодке. Они гребут сюда. Они следили. Линор, что кричит Ланг? Это Ланг, который кричит? – Рик, я всё объясню… – Вообще не проблема. Погоди-ка… Надо мне поспешить. – Это что такое? – Это наша связь, Линор. Я тебя прощаю. – Наручники? Ты собираешься простить меня наручниками, на которых написано «Пещера подчинения Бэмби»? – И… болезненно прекрасная женщина той же самой ночью возвращается в больничную палату дантиста с романом «Мактиг». Приходит в ночи к оцепенелому дантисту и выстукивает. Выстукивает финал «Мактига». Кульминацию книги. С тобой когда-нибудь случалась кульминация «Мактига»? – Рик, ты только успокойся. – Кульминация в том, что Мактиг, дантист, прикован наручниками к трупу злейшего врага, Маркуса Шулера, посреди пустыни. – Пустыня? Наручники? Трупы? Вот блин. Энди! Энди! – Энди? Нет, Шулер. – Рик… – И пока она это выстукивает, нежнее нежного, стараясь не причинить ему боли большей, чем уже причинила, она глядит на дантистово недвижное лицо и видит, как одинокая слеза нарастает на почти что сомкнутом снотворным глазу, устремляется вниз по щеке и безмолвно поглощается хлопковой повязкой. Женщина тоже рыдает, беззвучно… И достает наручники, приобретенные с большими финансовыми и репутационными издержками… и… соединяет себя… с запястьем дантиста-теоретика, его бездейственным запястьем… – Ты что делаешь? А ну пусти! – …И отлично смазанные… наручники делают щелк. – Иисусе, Рик. Вот оно. Ты сейчас же снимешь эту штуку. Ты меня отпускаешь. Я говорила, ненавижу все эти пытки и муки, но тебе все равно! Ты больной! – Пытки и муки? Линор, я тебя прощаю. – Что́ ты прощаешь, бога ради? На помощь! Энди! Нил! – Линор! – Черт подери, Рик, вот оно. Никаких разговоров. Я хотела поговорить, я сказала: Рик, давай поговорим, – но нет, и отлично, забудь, извини, но вот оно. – Мой центр, моя референция, теперь мы соединены! В отвержении и подчинении! Наши тела – пустая шелуха! – Надеюсь, у тебя есть ключ. Боже, Энди, глянь, есть ли у него ключ. – Что тут, на хер, происходит? – Ты не видишь? Он нас с ним сковал! – Слушь, ты, сардель, выблевывай ключ, или тебе жопа в два прихлопа. – Ты уволен, Ланг! Освобожден от должности! – На хрен такую должность. А ну отпусти мадемуазель. – Линор, мы вместе скукожимся внутри нашей шелухи. Мы истечем собой в небо. Понимаешь? – Встангер, он плачет? Засраныш плачет? – Нил, заткнись. – Рик, прошу, не надо. Давай просто поговорим. Не надо сидеть на песке и плакать. На тебя все смотрят. Давай встанем. – Мы соединимся в свете небесном, Линор. Ты видишь свет небесный? Всякий восход и закат напитаются из наших вен. Нас рассеет повсюду. Мы будем всем. Мы будем гигантские. – Бляцкая мелодрама. – Нил, заткнись. – Самые-самые. – Слушай сюда, Эр-Ка, давай ты встанешь прямо, мы переговорим, и ты отомкнешь эту херню. – Она прикована, к трупу, в Пустыне. Ты разве не видишь… иронии? – Встангер, хочешь, я вмиг сюда копа приведу? – Не будь она трехмерной, она не попалась бы! Ты понимаешь? Трехмерная шелуха! – Линор, я думаю, у старины Эр-Ка из колоды выпали кое-какие карты. – Рик. – Вот где мы будем. Настолько неимоверны будем мы, что накормим собой целое небо! Ты понимаешь? И чья это вина в конечном итоге? – Эу, Рик, ты чего? Здесь нет вообще ничьей вины. – Именно. Именно. Это ничья вина. Мы все согласны. – Рик… – Линор, золотце, куколка, я от тебя без ума. Пусть хоть все знают. Я от тебя без ума как от личности. Эр-Ка может вешать на тебя любое дерьмо. Теперь ты моя. Пусть весь мир узнает. Эй, вы все! Я без ума от этой мадемуазели! – Мы в небе. Мы тебя не слышим. – Отъебись, Эр-Ка. Слушай, Линор, я сейчас возьму и просто разорву эту бляцкую цепь. Лады? Думаю, у меня получится. Я разрывал такую херню и раньше. – Давай, Ланг, попробуй. Давай, вперед, пробуй, сам увидишь, что будет! – Линор, лады? – … – Ты готова? |